Думаю, актеры-ветераны ОТХ уже все знали. Они знали Айзека намного дольше меня. Но их молчание бесило.

«Неужели всем все равно?»

Но, с другой стороны, Айзек не приветствовал вопросы. Он стоял отдельно от других. Его кожаная куртка прикрывала его, как броня. Его побитое лицо было подобно каменной стене, а ворота были плотно закрыты. Он, скорее всего, не хотел, чтобы кто-либо об этом говорил.

«Но что, если хотел?»

Я помечала себя черными крестами, моей версией «Красной буквы»[29], вот только никто не понимал, что они значат. Возможно, я кричала другим об этом, хоть никогда и не говорила. Айзек спросил. А теперь на его лице виднелись следы издевательств, которые он не мог скрыть.

Я подошла к нему.

– С тобой все в порядке?

– Ага, в порядке.

Он едва шевельнул губами. Но голос был мягким. Благодарным.

– Форды разрешили мне остаться у них, – сказал он. – Я переехал в их свободную спальню.

– Хорошо, – ответила я. – Я рада.

– Это лишь на время.

– Конечно.

Тишина, а потом:

– Не могу спать. Кровать мягкая, дом теплый, и каждый вечер я ем горячий ужин, но, черт возьми, не могу уснуть. Лежу и думаю о папе, одном в том дерьмовом трейлере…

Я кивнула.

– Знаю, о чем ты, – сказала я, а потом слова полились без моего разрешения. Маленькая частичка моего секрета. – Я тоже не могу спать.

Айзек медленно повернул голову. Его взгляд упал на мое запястье, черный «Х», спрятанный под длинным рукавом. Потом он посмотрел мне в глаза, и его голос, словно протянутая рука, просил доверять ему.

– Почему ты не можешь спать?

Глядя на него в ответ, я гадала, каково было бы в действительности рассказать кому-то правду. Разбить глыбу льда, раз и навсегда и выпустить слова в этот мир.

Я повернулась к Айзеку, и он повернулся ко мне. Мы прижались к стене и смотрели друг на друга, как пара, лежащая в кровати. Он склонил ко мне голову, готовый слушать. Я подняла подбородок, и слова уже были готовы сорваться с языка.

Мартин хлопнул в ладоши, разорвав момент.

– Акт второй, сцена первая, – сказал он. – Офелия? Дочь моя?

– Давай, – сказал Айзек. – Может, попозже?

– Ага, – тихо ответила я. – Возможно.

Мартин отправил остальных актеров работать с Ребеккой, помощником режиссера, а меня отвел в сторону.

– Давай, дочь. Пришло время нам поработать над вторым актом, сценой первой.

Во втором акте, первой сцене Офелия бежит к Полонию и объясняет, что Гамлет навестил ее и вел себя безумно. Я должна влететь на сцену в ужасе, не обращая внимания на других, а актер-ветеран и режиссер будет моим партнером по сцене. Мотивацию поступков я должна была придумать сама.

«Все плохо…»

– Когда будешь готова, – сказал Мартин из угла сцены.

Чувствуя себя идиоткой, я ушла за кулисы, сделала глубокий вдох, а затем влетела обратно.

– О, господин, господин, я так испугалась!

Мартин развернулся с идеальной смесью потрясения и беспокойства на лице.

– Чего, во имя бога?

– Мой лорд, я вышивала в дамской комнате.

Я вышла из роли и издала смешок, совсем неподобающий леди.

– Простите, но вышивать в дамской комнате?

– Это означает обычную комнату, – ответил Мартин с легкой улыбкой.

– Знаю, но звучит так…

– Архаично?

– Да, – ответила я. – Я представила, как она закрылась в дамской комнате почти без света и вышивает, как послушная женщина. Я просто этого не чувствую. Гамлет приходит к ней, и она объясняет, что произошло? Почему просто не показать, что произошло?

– Без диалога? – Мартин широко улыбнулся. – Шекспир всегда использует слова. Слова – это его фишка.

Я улыбнулась, сжав губы.

– Офелия объясняет, как Гамлет испугал ее. Но Полоний принимает это за свидетельство того, что Гамлет так влюблен в его дочь, что теряет рассудок.

Мои щеки вспыхнули.

– Ладно, ну что ж. Мне это трудно дается. Поиск правильных эмоций. Красивые слова мешают погрузиться в образ, понимаете?

«Ух, из меня жуткая актриса».

Моей задачей было погрузиться в мир Офелии. Мартин терпеливо улыбнулся.

– Почему бы нам не попытаться сделать все по-настоящему? – спросил он. – Возможно, если мы сначала все разыграем, слова станут понятнее, когда ты будешь объяснять их Полонию. У тебя будут физические воспоминания для вдохновения.

– Если это поможет.

Он оглядел театр и нашел Айзека, репетирующего с Мелом Томпсоном, играющим Горацио.

– Айзек, – позвал Мартин. – Могу я одолжить тебя на минутку?

При виде поднимающегося на сцену Айзека сердце начало колотиться в груди. «Это происходит каждый раз, когда он подходит близко», – внезапно поняла я.

– Что такое? – спросил он.

– В этой сцене Офелия описывает вашему покорному слуге, как расхристанный Гамлет ворвался в ее комнату и вел себя так странно, что испугал ее.

Айзек кивнул.

– Ладно.

– Уиллоу трудно придумать мотивацию своих поступков. Так почему бы нам не поступить следующим образом? – Мартин повернулся ко мне. – Уиллоу, я буду читать текст. Айзек, ты разыграешь эту сцену. Это поможет Уиллоу осознать серьезность ситуации.

Айзек ответил, посмотрев на меня:

– Если ты думаешь, что это поможет.

Я кивнула.

– Я хочу все сделать правильно.

Казалось, он не очень этого хотел, но мы заняли свои места. Я села на стул, притворяясь, что вышиваю.

– Отлично, – сказал Мартин. – Гамлет влетел в твою комнату, бледный и растрепанный, его колени дрожат и так далее.

Айзек сделал всего один шаг, а показалось, словно ворвался на сцену. Его глаза казались дикими на побитом лице. Дышал он неровно, с трудом сжимая и разжимая кулаки.

Пока Мартин читал описание поведения Гамлета, Айзек разыгрывал его.

Он подлетел ко мне, крепко схватил за запястье и поднял меня со стула. Я едва успела восстановить равновесие, когда он толкнул меня обратно, удерживая на расстоянии вытянутой руки. Его пальцы все еще впивались в мое запястье. Его дикий напряженный взгляд снова и снова возвращался к моему лицу, словно он пытался запомнить меня. Мое сердце начало колотиться, в этот раз с тяжелым паническим грохотом, отчего мне захотелось вырвать руку из его хватки. Он подошел ко мне ближе, склонил лицо к моему, зарывшись носом в мои волосы, вдохнул мой запах. Потом он выдохнул и, издав тихий стон сожаления, отпустил меня.