— И какая у тебя с того выгода? — остро глянул на нее Никитка.

— Очень простая: Ольг — наш брат. А кохтэ своих в беде не бросают. Если он сказал, что заболевшие — его люди, значит, они и наши тоже.

Никитка качнул головой и неожиданно предложил:

— Тогда пойдем со мной за мясом и овощами, я все лавки тут знаю. Поможешь выбрать.

— Пойду, — согласилась Сельва. — Телегу бери и коня, чтобы сто раз потом не бегать.

Марика с усмешкой поглядела на эту странную пару: высокого тощего Никитку и маленькую, крепко сбитую степнячку на добрых пятнадцать лет его старше. Сельва едва доставала юноше до середины груди, но выглядела вполне себе грозной и уверенной в себе. Как ей это удается?

Сельва в свою очередь поглядела на Марику пристально и вдруг ей улыбнулась.

— Какая-то ты не такая, ведьма. Не пойму… Но другая. Ты готовь травы-то, будем с тобой волшбовать. Такое зелье наварим — вмиг весь Бергород исцелится.

Вмиг, конечно, не получилось.

Напоив Варьку укрепляющим отваром, оставив ее на вечно ворчащую Катерину, Марика вместе с Ольгом отправились в травяные лавки. Закрытые, конечно, по случаю болезни, но Ольг, кажется, знал в своем городе каждого, а кого не знал — спрашивал у патрулирующих на улицах странников. Перед ним быстро распахивались все двери и сундуки, травники ворчали, но отдавали все свои запасы, даже часто отказываясь от денег. Но Ольг все равно заставлял их брать плату, напоминая о том, что болезнь под руку с голодом гуляет. На эти деньги торговец может кормить свою семью.

К вечеру двор Бурых напоминал не то балаган, не то степной стан: пылали костры, кипели котлы, пахло мясом и овощами. Примчавшийся Гром привел с собой нескольких бергородских лекарей, он уже успел с ними сдружиться когда-то. Заглядывал в котлы, копался в травах, командовал.

А Марику отправили спать, она и так снова все силы свои в заговоры да отвары влила. И ведьма даже не слышала ни шум во дворе, ни громкие голоса, ни лай встревоженных собак, не привыкших к такому оживлению. Она просто спала без снов и тревог.

Глава 25. Источник сил

— Это не красная язва, — с довольством в голосе заявил Гром измученной, усталой Марике, после того, как они обошли весь черный окрай.

— Я тебе это говорила еще вчера. И позавчера. И третьего дня, — буркнула ведьма, поводя затекшими плечами и встряхивая кисти рук.

У них была небольшая телега, на которой стояли котлы с похлебкой и лежали дрова для тех, кому даже огонь было разжечь нечем. Таких было немало. Телегой управлял молодой городской стражник, незнамо зачем приставленный к ведунам: не то их охранять, не то следить, чтобы не сбежали или не ограбили кого. К концу дня Марике было плевать, что там этот страж делал, главное, можно было сесть в телегу, вытянуть гудящие ноги и закрыть глаза.

— Слишком много выживших, — продолжал Гром, совсем не слушая свою спутницу. — Красная язва давно бы уже собрала свою жатву, а тут из десяти заболевших едва ли двое умирают, да и то — не всегда от болезни, чаще от слабости или голода.

Марика кивнула.

— А в богатых домах лекари назначают кровопускания и пиявок, — зло продолжал ведун. — Они даже не ослы, они — убийцы! И еще деньги за свое лечение берут!

Это было правдой. В Бергороде были лекари, почти у каждого боярина свой при доме. У Ольга тоже был раньше, но сбежал. Были и местные, и иноземные, но чаще всего никаким даром эти люди не обладали и лечили по наитию, на ощупь, по каким-то старым записям. Первым средством при жаре они считали кровопускание, а раны смазывали перетертыми “волшебными” камнями и жиром. Хорошо, если они умели правильно наложить лубок и вправить вывих.

Ольга с самого утра вызвали в городской совет, Марика даже не успела перекинуться с ним парой слов. И теперь вот она возвращалась домой уже по темноте, понимая, что княжич будет ругаться, и поделом ей. Толку от ее заговоров было немного, но снова она была обессилена до того, что едва передвигала ноги. Будь она в лесу, то обязательно попросила бы сил у деревьев, но здесь… Получится ли? Тут совсем другие растения, даже и по виду. Березы кривые, рябины высокие и тонкие, а дуб, что рос на главной площади, вид имел такой, словно он и не дерево, а суровый старый воевода, охраняющий покой града. Попробуй к такому подойди!

Марике все деревья чудились со своим характером. Вон те березы, что надвое из одного корня расходятся — как две сестры-бобылихи. Всю жизнь вдвоем живут, ни детей, ни семьи, только они друг у друга и есть. А та рябина с красными ягодами — что дева молодая и красивая, навроде Катерины. Бусами украсилась, нарядилась, а до других ей дела нет. Вон береза кривая и толстая, сучковатая. Словно Марфа, уже бабка, хозяйственная и деловая. Поделится ли такая силами?

— Я сейчас, — шепнула Марика примолкшему ведуну, соскользнула с телеги и поковыляла к той самой узловатой березке. Терять ей было уже нечего, а перед Ольгом хотелось предстать не такой уж и измученной. Ведьма она или нет, в конце концов? Должна же быть от дара ее польза, а не только сплошной убыток? В деревне ей хоть платили молоком да яйцами, а тут, в Бергороде, она расточала себя бесплатно. Запасы трав закончились очень быстро, силы тоже иссякли настолько, что утром Марика с трудом просыпалась, даже пошевелиться порой не могла, а из благодарности — только посвежевшие лица детей, с которых постепенно пропадали признаки болезни. Немалая награда, но могло бы быть и лучше.

Береза была шершавая и теплая на ощупь. Прислонившись лбом к стволу, Марика просто отпустила свои мысли. Она устала быть сильной, устала улыбаться сквозь боль и страх, устала от запаха болезни и смерти. От грязи и нищеты, от истощенных оборванных детишек, от крыс, снующих в избах, продуваемых из всех щелей.

Если бы не болезнь, она никогда не увидела бы эту сторону Бергорода. Хорошо ходить по чистым улицам, улыбать румяным торговкам сладостями и булками, глазеть на богатые лавки и уворачиваться от ватаг веселых ребятишек, что играют на улицах в салки. И не знать, что там, далеко,