и не кормить, только поить, а кто-то кровопусканием и примочками лечить пытается. Пока без толку все. Два лекаря сами уже заболели, больше в рыбную слободу никто не хочет идти, а уж в черный окрай тем более, там нищета одна, все равно не заплатят.

Марика молча и выразительно поглядела на Ольга. Тот качнул головой:

— Ты туда не пойдешь.

— Я ведунья, — напомнила женщина. — У меня сила есть, я болезнь, может, и не распознаю, а вот как лечить, подскажу. И сама не заболею, обещаю.

— Поклянись, что не врешь.

Ведьма усмехнулась:

— Клянусь. И я бы Грома позвала, он ведь ведун. И знает куда больше меня.

— Да, я уже думал об этом. Пойдем тогда к хьоннам. Никита, ты все уразумел? Я могу на тебя положиться… в этот раз? Никаких “я только за капустой на рынок” и “мяса может не хватить”. Никто без моего разрешения со двора не уходит, ясно тебе?

— Ясно, княже.

Ольг удовлетворенно кивнул и подхватил Марику под руку.

В городе было на удивление пусто, а редких прохожих разгоняли дюжие молодцы с бердышами, покрикивая:

— Домой идите, мор в Бергороде! Болезнь пришла, сидите дома!

— Совет решил, что так лучше будет, — вполголоса пояснил Ольг. — Не первый раз и не последний. Две зимы назад тоже все болели грудной лихорадкой и кашлем, а при отце моем была черная смерть, хуже и не придумаешь. С тех пор в законе и написано, что всяк двор должен ворота закрыть, а если чего в доме не хватает, то княжеская дружина должна пропитание и лекарства у ворот оставлять.

— А почему именно княжеская дружина? — удивилась Марика.

— А кто? — пожал плечами Ольг. — Князь — отец всему народу. Народ его для того и выбирает, чтобы в трудную минуту князь грудью своею встал против недруга ли, против голода, против болезни…

— Молод ты больно, чтобы отцом Бергорода становиться, — поддела его ведьма.

— Тут даже спорить не буду. Понял уже, что князем быть — это не только мечом махать. За такими разговорами и дошли до речного порта. Там тоже стоял городской стражник в красном кафтане и покрикивал, чтобы никто не выходил за ворота.

При виде Ольга он оживился, выпятил грудь колесом и громко заявил, что на территории порта тишина и порядок.

— Эй, хьонны, — крикнул Ольг, сложив ладони воронкой. — Мне Гром нужен, дело срочное!

Ему ответили:

— У нас Гунилла и Берс заболели, Гром с ними!

— Ну вот, и тут началось, — вздохнул Ольг.

Тем временем с кнорра спустилась доска, по которой рослый, крупный северянин сбежал легко и проворно, как кот, которого и напоминал он своим меховым нарядом.

— Дело худо, князь, — сообщил он. — Похоже на красную язву.

— Что это за болезнь?

— Смертельная почти всегда. Сначала у человека лихорадка, потом красные пятна по телу, потом кровавые язвы… И все. Иногда человек выздоравливает. Один из двадцати, пожалуй. Но у него навсегда на коже остаются ямы и рытвины.

— И ты думаешь…

— Гунилла вся горит, а Берс уже покрылся пятнами. Я не заболею, я ведун. Остальные точно заболеют, я пока пою их отварами, но это бесполезно.

— Я хочу, чтобы ты взглянул на заболевших и сказал: та это болезнь или иная. И что можно сделать, чтобы спасти как можно больше людей.

— А сам не боишься заболеть?

— Чему быть, тому не миновать, — качнул головой Ольг. — К тому же у меня ведьма своя есть, она меня из могилы вытащит и сама мне голову отгрызет.

— Верно, — согласилась Марика. — Пойдем с нами, Гром. Мы недолго.

23-2

Ольг вертел головой и вёл своих спутников одному ему известной дорогой. И думал. Хмурил высокий лоб, шевелил губами, а потом вдруг спросил:

— Гром, твоим соотечественникам на кнорре да больным разве дело? У меня склад в порту есть, печки там нет, но зато под крышей. Прикажу жаровню принести, одеял. Переносите больных туда.

Гром от неожиданности даже споткнулся, с уважением взглянув на княжича.

— Если бы не болезнь, я бы с негодованием отказался. Мы привыкли на снегу спать и ветром укрываться. Но Гунилла все же девушка. Ей будет лучше под крышей. Благодарю.

Ольг кивнул и сказал:

— Прости, что не в дом зову. У меня дети и пока ещё все здоровы.

— И в мыслях не было.

— Славно. Сюда зайдём, пожалуй.

Они остановились у высоких деревянных ворот, на которых мелом было нарисовано три креста.

— Это стражники отметки делают, в каком дворе сколько больных. Здесь трое.

Ольг громко заколотил в ворота. Марика подумала, что совет запретил ходить между домами, но, видимо, лекарей этот указ не касался. На неуверенное «Кто там» из-за врат, Ольг громко и четко ответил:

— Княжич Бурый и лекари. Открывай, мы только на больных взглянем.

— Мы взглянем, а ты за воротами подождёшь, — спокойно и даже весело сообщил Ольгу Гром. — Нечего тебе в дом, где эпидемия, заходить.

Ольг только крякнул недовольно, но спорить не стал.

А Марику и хьонна пропустили через калитку во двор. Древний старик, шаркая ногами, повёл ведунов в дом, бормоча:

— Детки у нас заболели, вы уж гляньте на них. Может, пронесёт? Детки такие славные…

Как и всегда, в комнате, где на постелях лежали дети (два мальчика и девочка), было жарко натоплено. На лавке сидела женщина, держащая на руках девочку лет двух на вид. Марика шагнула к ней, позволив Грому осмотреть мальчиков постарше.

Ребёнок весь пылал, дышал сипло, почти не шевелился.

— Давно? — тихо спросила ведьма, забирая обмякшее тельце из рук молодой измученной матери. Та тоже выглядела не важно и, скорее всего, была уже больна, но не позволяла себе это признать.

— Дня четыре уж. Сначала думали, что просто застудили. Из носа текло, кашель, жар. Лекарь хотел кровопускание делать, я не позволила. Потом вроде лучше стало, а ночью вот…

Женщина показала на сыпь на шее и груди ребёнка и вдруг заплакала, тихо и безнадёжно.

Марика спешно раздевала девочку и читала заговор, которому учил ее Зимогор. Она ощущала, что жизнь в ребёнке едва теплится. Но… возможно, все получится.

— Няньки есть? — строго спросила она мать. — Тебе