Марика дернулась, больно ударившись макушкой о подбородок мужчины.

— Ты рехнулся? Как ты это представляешь? Я, княжич Бурый, перед честным народом беру в жены старую ведьму? Тебя ж в тереме запрут, как умалишенного.

— Проклятье спадет, и все увидят, что ты красавица.

— А если не спадет, что тогда?

Ольг промолчал угрюмо.

— Глупый, тебе еще жить да жить! Что же ты творишь? То к беру в кусты лезешь, то на ведьме жениться придумал, разве можно так?

— Нужно, — буркнул княжич. — Это и есть настоящая жизнь. Испытания, битвы, трудности… А не в тереме сидеть и о подвигах только в песнях слушать.

— Я за тебя замуж не пойду, так и знай.

— Пойдешь, никуда не денешься.

— А будешь неволить — обратно к хьоннам уйду. А потом уплыву с ними на край света.

— Не жалко северян? Я же корабли снаряжу и на них войной поплыву.

— Ради чего? — закричала Марика, не сдержавшись. — Ради ведьмы закодованной?

— Ради женщины любимой.

— Да ты ж меня настоящей даже не видел! А вдруг я тебя обманываю? Вдруг я чудище лесное?

— Глазами не видел, а руками чувствовал. И сердцем.

Ну что тут было ответить?

— Мне нужна рубашка твоя. Для Катьки, ворожить будет.

— Еромолову давай ей дадим? Или вон Маркову?

— Мне интересно, что колдунья скажет.

— Ладно, но спать с ней я все равно не буду. Даже если ты на коленях умолять будешь.

Ольг отпустил Марику, тяжело вздохнул, достал из сундука несвежую уже рубашку и тугой кожаный кошель с деньгами.

— На вот, держи. И будь осторожна. Отправил бы с вами кого, да болтать будут, вам это без надобности. Вот еще, возьми, — и протянул Марике узкий кинжал с небольшой рукоятью. Видимо, под женскую руку сделанный. — Матери моей, вроде как, была игрушка. Не бойся, если что случится — с ним спокойнее.

— Я заговоры знаю на отвод глаз. Ничего не случится.

— И все же мне так будет спокойнее.

Уступила, взяла и кинжал, и ножны к нему, кое-как закрепила на поясе, а потом попросила Ольга:

— А расскажи мне, как ты у моря побывал. Какое оно, море?

Проболтали до вечера, а потом Марика ушла искать Катерину. Та обрадовалась рубашке, долго ее нюхала, потом спрятала в сумку. Надвинула на глаза старый серый платок, накинула куцую заячью шубейку, опустила голову — и из статной красавицы разом превратилась в обычную скромную бабенку. Так и пошли вдвоем по улицам.

Марика думала, что колдунья живет там, где голытьба обитает да нищие, но к ее удивлению, Катя привела свою спутницу к вполне приличному небольшому домику даже и с садом, сейчас голым и пустым. Постучалась три раза в ворота, толкнула створки и снова прошла. Девушка была тут явно не первый раз.

И ничего страшного, ни черных котов, ни змей, ни пауков. Обычный дом, чистый, ухоженный, почти даже богатый, с беленым крыльцом и половичком за дверью.

И голос, их окликнувший, тоже не пугал, разве что слова странные были:

— И кого ты мне привела, юродивая? Смерть мою привела…

В выскочившей в сени женщины колдунью признать было невозможно: обычная горожанка, одета добротно, но не роскошно, не толстая и не худая, вовсе и не старая. Руками колдунья замахала, как мельница крыльями и зашипела на Марику:

— Пошла отсюда, пошла! Неча тут делать тебе! Знаю я, что ты ищешь, могла бы дать, да не буду! Не буду помогать! Убирайся прочь, вестница моей смерти! Пошла, пошла!

Да и вытолкала растерявшуюся Марику из дому.

Не вышло.

Могла бы, значит, помочь… Надо будет Ольгу сказать, пусть он с этой… юродивой поговорит.

Ведьма присела на скамеечку возле дома, дожидаясь Катерину. Та выскочила через небольшое время, Марика даже озябнуть не успела.

— Ну что, успешно?

— А? Да. Костьми лягу, но княгинею стану.

Марика только губы поджала, но ничего на это не ответила.

Глава 23. Красная язва

У Марики все не шли из головы странные слова колдуньи про смерть. Видно было, что та действительно обладает даром, да немалым. Возможно даже, подобным Зимогорову. Вдруг захотелось вымыться в бане до скрипа, чтобы убрать это ощущение липкого страха. Да еще Катька со своими планами! Хотелось взять ее за плечи, встряхнуть хорошенько и закричать ей в лицо: мой княжич, мой, не смей даже смотреть в его сторону!

Домой женщины вернулись уже темной ночью, обе встревоженные, недовольные и молчаливые. Марике очень хотелось поговорить с Ольгом, но она решила, что утро вечера мудренее. Наверное, зря. Всю ночь ворочалась на удобной и мягкой постели, думала о всяком… А наутро Ольга не нашла. Марфа сказала, что еще на заре к нему прибежал мальчишка и позвал в совет, срочно, прямо сейчас. Видать, стряслось что-то.

Жизнь же в доме текла своим чередом: проснувшиеся домочадцы завтракали на кухне, или приходили с мисками за кашей, или, довольствуясь ломтем хлеба с сыром, убегали по важным делам. Женщинам было проще, никуда бежать им было не нужно. Марфа с Марикой взялись помогать поварихе с обедом: чистить овощи, ощипывать птицу. Закончили, Оленку и Ждана посадили перебирать лук, а сами вышли во двор, смотреть, как Варвару Сельва учит ездить верхом на коренастой степной лошадке. Лошадка была очень спокойная, пожалуй, на такую и Марика бы рискнула сесть. На интересное зрелище сбежались поглазеть соседи, а старик Ермол так и вовсе присел на деревянную колоду и глаз с Варьки не спускал, знамо, ждал, что та с лошади сверзится и шею себе свернет, а Ольг потом Сельву на воротах повесит.

Но даже Марика знала, что такие лошади выучены на совесть, и ездока сбросят, только если сами погибнут.

Ольг вернулся заполдень, хмурый, даже мрачный.

— Так, ворота закрываем, — скомандовал он. — Со двора никто больше не выходит.

— Что произошло, княжич? — Никитка, как обычно, влез первым.

— Болезнь странная в Бергород пришла, Черный окрай и рыбная слобода — в каждом доме лихорадка, уже несколько человек умерло. Совет порешил закрыть ворота, никого не впускать, никого не выпускать.

— А лекари что говорят? — подала голос Марика.

— Не знают, как лечить. Не было доселе такого на наших землях. Кто-то говорит, надо больных обтирать