делала она раньше ничего даже и близкого, но дара ее было достаточно, чтобы быть уверенной: все получится. А где можно среди зимы достать чёрный ольховник и трёхлистный болиглаз, как не у другого ведуна? Пришлось искать Грома, конечно.

Ведьма знала, что хьонн даже и без неё ушёл нынче навещать больных и выздоравливающих. Знала, впрочем, и то, что свой ларец с травами он давно перетащил на склад, где теперь жили северяне. Ольг, кстати, уже обмолвился ночью, что негоже чужеземцам жить в сыром дому без нормальной печки, когда у него найдётся ещё несколько комнат, пусть и в подклете, рядом с овощами и складом мехов, но зато под крышей и в тепле. Знамо дело, не пройдёт и седмицы, как хьонны переберутся в дом Бурого. Тот любого уговорит, даже зверя дикого, что уж говорить про северян!

Марика пришла в порт вместе с Гуниллой, которая наотрез отказалась оставаться ночевать одна, без братьев, но с радостью приняла котелок с мясом и овощами. Северяне ведьме обрадовались, принялись ее расспрашивать про обстановку в городе, про слухи, про то, скоро ли откроются рынки и хлебные лавки. Хлеба они хотели, а испечь ни на корабле, ни тут, на небольшом складе, было негде. Впрочем, хьонны не жаловались, вполне удобно устроившись среди тюков с мехами, тканями и какими-то странными досками. Склад был сухой, ветер его не продувал, на земляной пол настелили старые шкуры. Установили жаровню, повесили над ней котёл, отгородили угол для постели Гуниллы. Даже лучше и спокойнее, чем на корабле. А уж для заболевших и вовсе отрада.

Марика решила в этот раз не своевольничать, а дождаться друга. Впрочем, она и не сомневалась, что он даст ей все потребное, если, конечно, у него найдётся ольховник и болиглаз.

Гром вернулся в ночи, отругал Марику за то, что не взяла нужные травы сама: он сказал, что ведьму уже ищет Никитка, ждёт ее возле дверей.

— Чёрный ольховник? Зачем тебе?

— Не твоего ума дело. Нужно.

— Пока не скажешь, не дам. Есть у меня, но… для крайнего случая.

Марика уже знала, что у Грома дар другой, он чувствует растения совсем иначе. Они из одних и тех же трав могут сварить совершенно разные зелья, и это было очень интересно и познавательно… если бы у них было время, чтобы сравнить своё мастерство. Вопросу она, в принципе, не удивилась, догадываясь, что у Грома за «крайний случай».

— Травить никого не буду, обещаю.

— Да при чем здесь «травить»! Чтобы кого-то отравить, тебе придётся влить в него целый котелок отвара!

Марика скромно промолчала. Это смотря что в отвар добавить… И смотря как варить.

— Ольховник я даю умирающим, чтобы облегчить переход через грань. Кто там у тебя умирает, ну ка расскажи?

— Гром, я не могу ничего сказать, это… нужно, чтобы помочь Олегу в одном деле. Я потом тебе расскажу, что из этого получится. Мы ведь друзья с тобой? Ты знаешь, что я зла никому не желаю.

Гром задумчиво смотрел на ведьму, которая разительно переменилась с момента их первой встречи. Стала будто бы моложе, сильнее, осмелела, подняла вечно опущенную голову, смотрела теперь в глаза, а не в землю. Он знал ее очень плохо, но помнил, как она плакала над умирающим от хвори ребёнком, как кормила с ложечки старика, как без всякой брезгливости и недовольства переодевала больных, даже грязных и дурно пахнущих. Молча достал из сундука нужные Марике травы и велел побыстрее отправляться домой, пока за ней не явился сам Бурый. Тот мог.

Что ж, она добилась своего, и по ночным заснеженным улицам шла вприпрыжку, мурлыкая про себя что-то веселое, зверски раздражая и без того недолюбливающего ее Никитку. Впрочем, ей было плевать на его злобные взгляды, переживет. А у неё были нужные травы, и она могла теперь помочь Олегу узнать планы бояр.

Никому про свои планы, кроме княжича, ведьма ни словом не обмолвилась, и свертки драгоценные спрятала в своих вещах, памятуя, что в доме у неё есть недруги. Наутро же позвала Ольга и рассказала свою задумку.

— Смотри, я могу сварить такой отвар, что любому человеку язык развяжет. Варить его сложно, использовать нужно быстро. Заговор особый потребуется, сила моя. Позовёшь в гости одного из бояр, кому менее всего доверяешь, нальёшь ему вина, добавишь три-четыре капли, а потом спрашивай, что нужно. Ничего от тебя боярин не утаит.

— Ты же моя душа! — обрадовался Ольг. — Это какое полезное зелье! Сколько преступников можно на чистую воду вывести!

— Э нет, драгоценный мой. Зелье сие тайное, не стоит, чтобы о нем все подряд знали. Боярин потом и не вспомнит, что лишнее сказал. А в суде кто тебе поверит? Никто. А если и поверят, что мне за это будет? Если каждая ведьма начнёт такие дела творить, быстро наше племя на корню уничтожат.

— Ты правильно говоришь, — подумав, согласился Ольг. — Нельзя часто использовать тайное оружие, иначе оно перестанет быть тайной. Начну, пожалуй, с Кожевника. Не нравится мне, что он воду мутит. Или со Щукина? Да нет, Щукин — враг явный, он уж точно против меня козни замышляет. А вот Кожевник — старик хитрый, нужно бы узнать, что за камень он за спиной прячет.

27-2

Вызнавать коварные планы недругов Ольг решил на своей территории. Так спокойнее и никто не помешает задушевной беседе. К тому же Марика не была уверена, что зелье сохранит свои свойства, побывав на улице, где было довольно морозно. Ждали боярина Кожевника к обеду, который собирались накрыть в Ольговом кабинете, на двоих. Все было готово, и вино, и отвар, и вкусные яства. И даже княжич почти не волновался.

Вместо него места себе не находила Марика. Выглянула даже поглядеть на прибывшего Кожевника, он ей подмигнул лукаво. Спряталась в кухню обратно. Поглядела задумчиво на остатки отвара. Выливать было жаль, но через пару часов все нужные свойства выветрятся, толку от него не будет. А не напоить ли ей Никитку? Проверит, работает ли зелье, и заодно узнает, за что отрок заимел зуб на ведьму. А еще лучше — Ермолу дать отведать. Но ведь этот жук у нее из рук даже кусок хлеба не примет. Но попробовать можно. Налила в глиняную чашку заморского вина, капнула четыре капли отвара, остатки вылила за окно. Чашку взяла