* * *

Красивая девочка.

Инквизитор научился разбираться в женской красоте. Сам он не испытывал томления плоти, просто умел подмечать детали, реакцию аборигенов на ту или иную самку, выделяя общие признаки и делая выводы. Так вот, наездница была весьма примечательной девушкой. И что странно, не боялась инквизиторов. Совесть чиста? Ни разу не провинилась пред ликом Господа Проткнутого? Быть такого не может, ибо все – без исключения! – грешны.

Как бы то ни было, брат Пачини уговорил ее совершить смертельно опасный поступок, пообещав вознаграждение столь внушительное, что на него десяток песчаников будут кормиться от пуза пару лет.

А всего-то надо – поцеловать лизоблюда. Поцеловать – и сразу сюда. Сразу, пока поцелуй не высох на сладких губах! И не вздумай обмануть, дитя мое. Коль возникнет мысль об устах первого встречного коробейника, гони ее прочь, обман раскроется тут же. Не надо злить Святой Престол. Зачем тебе отлучение от Церкви, которая может предать огню всех твоих родственников до седьмого колена?..

Брат Пачини не сомневался, что девушка сделает все как надо и лизоблюд не заподозрит подвоха. Так и случилось.

…Чуть не плачет наездница:

– Да, святой отец, все, как вы хотели, и дракон мой, уж какой он ревнивец, не помешал. Облобызал меня ваш негодяй, еще и лыбился так гаденько, так гаденько!.. Святой отец, – шепчет, по сторонам оглядываясь, не слушает ли кто, – святой отец, а хотите, я принесу его голову? Я могу, у меня же дракон!.. Не надо?.. Просто подойти ближе и рот не разевать, а то опять придется целоваться? Лучше смерть! Я подойду, я сейчас!..

Брат Пачини смотрел на нее, изнывающую от страха. Смотрел в глаза, грубо ломая своей волей ее хлипкую душу, пока она, наездница, одним лишь словом усмирявшая дракона, не сдалась ему, обратив гордыню в покорность и смирение. Если бы ему захотелось, она сбросила бы одежды и возлегла с ним. Но главное – она, любимая дочь благородных родителей, принесла на своих губах чужой вкус. И очень жаль будет, если ее старания окажутся напрасными.

<Икки, обрати внимание…>

Вспышка. Будто кто-то ударил по глазам изнутри. Пачини на мгновение ослеп.

<Вкусная девочка. А ты силен, брат, времени зря не теряешь.>

Пачини втиснул свои губы, обезображенные язвами, в уста наездницы. Бедная девочка пришла в себя, попыталась вырваться – не получилось. Ее трясло от омерзения: лобзаться с инквизитором, да еще прокаженным?!

<Ты понял, Икки, почувствовал?>

<Я понял, брат, я… Спасибо, брат!>

Инквизитор отпустил наездницу. Она упала и, скуля, отползла в угол. Что ж, пусть это будет самое серьезное испытание в ее жизни, долгой и счастливой.

<Ловушки для крабов, глубины Китамаэ, мокрый мех калана под ладонью… Это был ты, Икки, твое детство откликнулось мне в поцелуе. Теперь ты знаешь, где искать!>

<Да, брат. Но как же ты?!>

<Не думай об этом. Я… Я помогу. Доверься мне.>

Сняв чужой вкус с губ наездницы, законник понял, что нашел украденный талант брата. И еще теперь он знал: его собственный талант где-то рядом.

Брат Пачини смотрел в окно, его ноздри трепетали.

Неприступный Университет скоро сам преподнесет ему желанную добычу.

Эрику так и посоветовали: иди, парень, к нему, если желаешь в рыцари выбиться. Он на посвящения не жадный. Дочку разбудишь – бесплатно, мол, от всего сердца – и ты уже, считай, воинского сословия.

– А что с дочкой? – спросил бывший студиозус, изрядно захмелевший от браги. – До меня, что ль, прекрасных витязей не нашлось?

– Нашлось, – ответили ему и, головами косматыми покивав, добавили: – А то как же? Да только девица с привычкой: недельку побегает и сляжет. У батьки ее, хоть и граф знатный, многие лета и здоровья ему, соболиных шкурок и серебра не хватило бы каждый раз Миляну родную будить. Уяснили, благородный господин? Потому и надо не корысти ради, но из чистого уважения.

– Некрасиво, – пробулькал Эрик, уронив в кружку клок волос, единственно оставленный на чисто выбритом черепе. – Подленько как-то.

А они:

– Рыцарем хочешь стать?

Вздохнул молодец: хочу…

Ну, не проблема: сдал железяки кнехтам, обнажил голову и встал на колени перед графом. А пол-то холодный, каменный. А еще пришлось держать графа за руки, потом целоваться с ним взасос. Экая гадость – обниматься с небритым мужиком. Щетина рожу колет, неприятно. А что поделать? Оммаж, етить его за пятку с подвывертом! Пот с ладошек графа Эрик вытер о Священную Книгу Проткнутого, поклявшись служить сюзерену против всех мужчин и женщин, как живых, так и мертвых. За это он получил в феод четверть права суда и право забирать рои пчел, найденные в лесу (лес окружностью в милю, способен выкормить полсотни свиней). Во какое счастье привалило!

Эрик, конечно, расчувствовался и пообещал уважать жизнь и члены господина своего. Граф изрядно хлебнул вина и вообще поплыл: солому стал тыкать – дескать, бери-бери, не отказывайся, обидишь. Лизоблюд догадался: инвеститура! Да, хреновенько он знаниями в Университете овладел. Ну, ничего – недостаток теории Эрик заменит избытком практики.

Дабы достойно войти в свиту нового хозяина, он по совету бражников из таверны сочинил песнь, восхваляющую достоинства Бернарта де Вентада – так звали графа, ибо песнь, затронувшая сердце слушателей, как доброжелателей, так и наоборот, не только способствует удаче в войнах и прославлению героя-победителя, но и преумножает достаток в родовом замке.

Спасибо Лантису, другу покойному, обучил основам рифмоплетства. А уж Эрику не жаль кеннингов для дела благого. Мол, граф, ясень битвы и раздаватель колец, пришел в эти земли по дороге китов, не убоявшись вьюги копий и встречи мечей. И морской конь у графа из огня воды, и меч – звенящая рыба кольчуги, захлебнувшаяся в пиве ворона. А замок графа – корабельный сарай бури, не иначе. Из чистого неба сотканы стены!

«Мед великанов» пришелся тинглиду графа по нраву. Эрика приняли как родного, накормили мясом и напоили до беспамятства. А Миляну, сказали, целовать завтра утречком будешь, перегарный дух на спящих красавиц действует самым благоприятным образом – уж наша-то с постели птицею взовьется да убежит от охальника далеко-далеко.

Вот тогда Эрик во всеуслышание и заявил, что прибыл в графский замок не просто так, но согласно назначению Университета. Он, Эрик, есть новое графское приобретение. Лизоблюд, если кто не в курсе. И вина еще, будьте любезны. С кем тут выпить на брудершафт?..

Переполох случился знатный. Беготня, суета, опрокинутые лавки… Вокруг Эрика мгновенно стало пусто.

Заерзав в обитом медвежьими шкурами кресле, граф громко икнул: