Директор за столом неторопливо макает перо в чернильницу и пишет. Он подходит к окну и смотрит на совещающихся подле рва (стремительный наезд).

АФ1: Наполеон меня побери, я должен был оказаться там (показывает рукой), второй в очереди.

ЧиО1: Но мы должны раньше…

Как нынешние немцы переживают свою будущую историю в мыслях, то есть в философии, так тогдашние, ещё не до конца оформившиеся, переживали в воображении — в мифологии. На самом деле, его звали Теодемирус, прозвище тоже имелось, но ему никогда не нравилось — Полухер. В двенадцать лет его укусил тигр, которого привели римляне, прямо за хер. И это они тогда перешли Одер. За свою жизнь он переплывал эту реку раз двести, до тех величин и считать-то нелепо, однако знал, что ещё задолго до него, а стало быть, во времена ещё более непроходимые и частные, умники из краёв их поюжнее, из полисов античного мира и других полисов античного мира, вытворяли со знаками такое, обнаруживали такое, что у них находились не только последователи, всякие там эпигоны с приятелями, но и вдумчивые рецензенты. Похоже, планомерное уточнение цивилизации в его времена повернуло вспять, прискорбно, конечно, но он уж точно не был тем, кто собирался положить жизнь в попытке это изменить. Он, как и многие квады, обладал гонором, что, впрочем, ограничивалось непростыми запросами и горизонтами, которых предстояло достичь, сугубо имманентноплеменными. Например, выйти однажды перед всеми и не просто рассказать им о гармонии сфер, но и ответить на вопросы, разумеется, тупые, тупее небесного свода; или переодеться Одином, хорошенько настроиться и на время стать Одином, явиться в конус царя накануне кампании или даже дела и там издеваться над всем сложившимся мироустройством, что нужно убивать других и рисковать своей жизнью ни за хер, ни даже за полухер (показывает), уничтожать на радикале эту доктрину о верноподданничестве, об опасности, нависшей над их паннониями и далмациями; конечно, она нависла, эта опасность, но уж точно не Большая полная система её образовала и спровоцировала и не Малая полная система, а то, что страгивали с места эти штуки, и надо бы брать на вооружение и нести за сферы своих лесных и луговых стоянок, если уж ты поднял собственную шахту, шахты других и тронулся в путь; или вдруг ни с того ни с сего заговорить роковым и одновременно критическим голосом посреди без разницы какой церемонии, хоть большой стирки, от которой реке ещё поди оправься, и давить на то, что говоришь не ты, а отец семейства, пропавший без вести, он переселился в тебя и, пользуясь случаем, даёт последние рацеи оставленному клану. Почему он не дал их сразу? Хороший вопрос, потому что его обезглавили неизвестно кто неизвестно где неизвестно в связи с чем и неизвестно во имя каких авторитетов, но известно во имя чьих именно — ебучих ежесекундно самоудовлетворяющихся кумиров, чересчур живых, кончающих от утрат? Он так ни разу и не довёл дело до конца — всю жизнь притворялся квадом. Потом часто об этом жалел.

АФ1: Там, сколько я видел, оказался даже этот напыщенный пфальцграф.

ГО1: Я бы, пожалуй, обменял вас на пфальцграфа. А вы вообще-то кто такой?

АФ1: К вашему сведенью, я криминолог.

МД1: Для меня это какой-то треск. То есть вы не теряли воспитанника и здесь не как приложение к нему?

АФ1: Воспитанника, вы это серьёзно?

Вообще-то, если он кого и воспитал, то одного гениального сына и трёх неординарных, ну а так ещё германскую нацию, научив её вменению. Это он сделал немцев законопослушными. Посредством Канта, Гегеля, того-сего, где-то Руссо, где-то психическое принуждение, Sinnlichkeit [81], удовлетворённость, террор якобинской диктатуры, оппозиция старым феодальным порядкам со стороны буржуазии, Лейбниц, Локк, разобранное на составляющие и перекрученное право гражданина применять Gewalt [82] в отношении представителя государственной власти, пятое-десятое, не только публичность, но и устность судебного производства, задачи наказания, задачки наказания, римское право, институции, пандекты, отмена пыток, преимущества конституционных монархий, борьба против естественного права, критический из критических подход, никакой морали в решении правовых вопросов, подмена всех видов разумов на юридический, вопрос ребром — а что здесь вообще легально? наконец-то Feststellung [83] удовольствия от совершённого действия, применение страдания, если человек преступник, то это ещё не значит, что он вещь, закрепление угрозы зла в законе, ни намёка на то, что его самого брали, специальное предупреждение отныне естественно, отголоски философии, из которых наконец всем ясно, что уголовное наказание — это не месть, опасность для правопорядка на будущее время, свободакаждогодолжнабытьсогласованасосвободойвсех. Да, это он, Ансельм Фейербах, в переводе Огненный поток, по прозвищу Везувий, левый кантианец.

У него большое круглое лицо, маленькие уши, маленькие губы, обычные, но выглядящие как маленькие глаза, круглые очки, импозантная причёска, вид интеллигентного поросёнка, младше своих лет, такого однокашники обязательно побьют, издалека чувствуя в нём эту «весьма усердность». Питал особенную наклонность к книжной торговле… Основал ежемесячный журнал на немецком языке… Издал многие сочинения из области точных наук, политики и изящной словесности… Купил издательское право на начатый в 1796-м году Conversations Lexikon… В продолжение немногих лет успел выпустить немало больших титулов, начатых им отчасти ещё в прежнее время… С этой обширной издательской деятельностью соединялись viele Reisen [84], весьма оживлённая и не менее обширная личная переписка, составление записок и брошюр о перепечатках и свободе печати… Как цензурные придирки, так и подрыв его издательских предприятий, в особенности Conversations Lexikon, перепечатками отравляли жизнь и расстраивали дотоле цветущее здоровье… Умер 20 августа 1823 года… Вот и всё, что нам известно о нём. Ассасин Bildung [85], рисковавший своей и никого другого мошной кавалер Ausbreitung [86], ответственный за выход человечества из несовершеннолетия, в котором оно находилось не по своей вине, Христос специальных знаний, экстраверт неуклонного развития, амбассадор длинного XVIII-го, душа-человек, душа метода. В статье о себе проходит по тексту просто как Б.

Все били всех, носились по кругу, не отдаляясь от стыка дорог, крен, перпендикулярный центру, чем дальше, тем слабее делалось притяжение. Всё серое кругом начало отливать шафранным, город словно получил apoplexiam solarem [87], от чего влага подлетела паром и столкнулась на уровне крыш с фронтом пала, опускавшим лючину. Заря сползала по балконам в скалах, в заливе медленно двигались косые паруса, под висячими садами стены и опоры казались синими. Урбан вокруг собора уже давно разросся в мегаполис, тьма у подножия и спираль её до предпоследнего яруса, видного отовсюду, им конструкция обрывалась для людей.