— Доброе утро, — с заговорщицкой улыбкой сказала стоящая за ней Анна Ивановна. — Приходите в столовую, через двадцать минут будет завтрак.

— Спасибо, — ответил я, — мы уже почти готовы.

Анна Ивановна опять понимающе улыбнулась и попросила:

— Только не очень задерживайтесь…

— Постараемся, — пообещал я.

Был ровно полдень, когда мы спустились в столовую. Следом за нами в комнату вошел Илья Ильич. Одет он был по-домашнему в пижонскую бархатную куртку, отделанную шелковым шитьем, роскошная седеющая шевелюра уложена волосок к волоску. Мужик явно умел красиво жить.

— Извините, что мы так поздно завтракаем, — произнес Поспелов, немного грассируя. — Я долго работаю по ночам. Если вам удобно вставать и завтракать раньше, условьтесь, пожалуйста, с Аннушкой.

— Мы тоже поздно встали, — ответил я. — Последнее время как-то не удавалось выспаться.

Завтрак был, не в пример вчерашнему, по-английски скромен. Никаких русских разносолов и излишеств: гренки, жареные ломтики бекона, омлет, вареная севрюга под лимонным соусом, мягчайший ситный, вологодское масло, паюсная икра и кофе со сливками.

Анна Ивановна с нами не ела, хотя и сидела за столом. Объяснила, что она «ранняя пташка», и ей скоро время обедать. Илья Ильич ел неспешно и красиво, все время похваливая домоправительницу. Разговор велся легкий, светский. Ни о чем конкретном мы не говорили. Когда речь зашла о городских новостях, Анна Ивановна пересказала слухи, бродящие по городу, о позавчерашнем кровавом преступлении. Утром в мясной лавке ей рассказали, что убитые в Подольском уезде были членами тайной религиозной секты, не признающей православную церковь, и убили их не разбойники, а воинствующие монахи. Что это за монахи, в мясной лавке не знали.

Я сначала пропустил рассказ женщины мимо ушей, но потом подумал, что про тайную секту следует разузнать. Заподозрил в нападении на нас революционеров я исключительно из-за Александры Михайловны Коллонтай, в то время как это могло быть простым совпадением. Правда, связь между моим знакомством с ней и последующими событиями была слишком очевидна, но мало ли в жизни не бывает роковых стечений обстоятельств.

Илья Ильич, в отличие от меня, анти-православной сектой не заинтересовался и никак не отреагировал на рассказ домоправительницы. Напротив, посмеялся над человеческими суевериями:

— Это просто вздор. Никогда не слышал об экстремистских сектах. Иногда, конечно, придумываются вздорные истории о человеческих жертвоприношениях, но это не более, чем обывательская глупость. Людей, как правило, убивают борцы за свободу, а не последователи очередной ереси.

Я, естественно, не стал тут же делиться собственным опытом столкновения именно с такой сектой, но когда мы с хозяином перешли в кабинет выкурить по сигаре, рассказал о своих заклятых врагах.

Илья Ильич внимательно выслушал мой рассказ и задумчиво покачал головой:

— Все это романтично и нелепо. С другой стороны — многое объясняет. У ваших поклонников козла, по крайней мере, хотя бы есть мотив для преступления. Давайте подождем развития событий и, если начнет происходить нечто неординарное, будем противостоять чему-то определенному.

— Надеюсь, что события развиваться не будут, — честно признался я в своем нежелании продолжать борьбу с неведомыми врагами. — Я бы с большим удовольствием пожил какое-то время в роли простого обывателя.

— Ну, судя по тому, что вы мне о себе рассказали, такая роль вам скоро надоест. Я имею все возможность вести тихую, комфортабельную жизнь, но, тем не менее, сам нахожу для себя возможности ее усложнять. Что делать, если это в человеческой природе.

— Извините, Илья Ильич, я вчера постеснялся вас спросить, чем вы, собственно, занимаетесь?

— Это не очень просто объяснить… Я, если так можно выразиться, помогаю отдельным людям разрешать сложные жизненные и житейские ситуации. Скажем, такие, как ваша. Это в какой-то мере вид полицейской работы, но делаю я ее не официально, а приватно. Я что-то вроде полицейского любителя.

— Так вы, что, российский Шерлок Холмс?

— Голубчик, неужели книги Артура Конан Дойла известны в ваше время?

— Книги, пожалуй, не очень, но кинофильмы о Шерлоке Холмсе популярны. Причем наш российский вариант киносериала англичане признали самым лучшим.

— Я не понял, о чем вы говорите. Это как-то связано с кинетографом Эдисона? Движущимися фотографиями на целлулоидной пленке?

— Да, что-то в этом роде, только в мое время его так усовершенствовали, что они сделались вполне резвыми.

— И эти прыгающие немые человечки так у вас популярны?

— Это сейчас они пока немые, в мое время они стали более красочными и реальными, чем живые люди. А артисты, которые в них снимаются, зачастую популярнее президентов стран. Вспомните, как за прошлый век изменились паровозы и пароходы, а в мое время технический прогресс достиг небывалых темпов.

Не удержавшись, я начал хвастаться развитием науки и техники. Илья Ильич слушал с интересом, даже несколько раз вежливо удивился, но особого восторга достижения прогресса у него почему-то не вызвало.

— Да, конечно, это все чрезвычайно интересно, ваше путешествие по времени тому свидетельство, — сказал он. — А много ли счастливее сделались люди?

— Пока нет, — честно признался я, — хотя в количественном исчислении, пожалуй. Во всяком случае, в мое время, правда, только в развитых странах, совсем немного нищих. Еще в наше время стало значительно меньше тяжелого физического труда, и большее количество людей занято…

Я чуть не сказал «в науке и искусстве», но вовремя остановился и сформулировал более точно и честно:

— Большое количество людей занято тем, что надзирает за остальными и этим отравляет жизнь своим согражданам. Короче говоря, бывшие рабочие и крестьяне пошли в чиновники. И если в ваше время семеро с сошкой кормят одного с ложкой, то у нас наоборот, один человек при помощи механической сошки может прокормить семьдесят.

— И сколько в России появилось Пушкиных и Толстых, и таких, как ваш протеже, Чехов?

— Пока, увы, не появились, ждем-с, — отшутился я.

Илья Ильич шутку не принял:

— Это прискорбно.

Мне стало обидно от такого уничижительного отношения к эпохе технического прогресса, и я привел пришедший в эту минуту в голову аргумент:

— Зато стало больше средних людей, не гениев, а хорошо грамотных, способных учиться и учить. К тому же золотой девятнадцатый век развился на бесчеловечной эксплуатации крестьян. Почему наши гении появлялись только в дворянской среде? — и сам же ответил. — Они, в основном, были обеспеченными людьми, которые могли себе позволить развивать свои таланты, а не биться за кусок хлеба.

— А в ваше время все без исключения бьются, как вы изволили выразиться, за кусок хлеба?