Я её любил. Взахлёб. А она… убила нашу любовь. Разбудила во мне демона. Тварь из ада. Прежняя жестокость вернулось. Ненавижу эти чувства!

Проверив малыша, я выхожу из спальни, чтобы освежиться, по пути прихватив вторую, наверно, по счёту бутылку виски. Хер знает, не считаю. Сколько я выпил? Одну бутылку, две, три. Трудно сообразить. Литрами хлебаю жгучий яд, мечтая забыться, но разорванной в клочья душе не становится легче.

На первом этаже вижу Дино, который дежурит в настоящий момент.

— Дино, — твёрдым тоном подзываю охранника.

Язык немеет, прилипая к нёбу. Тело шатается из стороны в сторону. Я чувствую себя чучелом, набитым соломой. До чего только ты докатился, Леон Моретти?

— Что изволите, синьор?

— Шлюху.

— Что, простите?

— Шлюху мне вызови! — гаркаю так яростно, что стёкла дребезжат.

— А, да, — тянет слова. — Какую изволите?

— Русскую. Светловолосую, — с силой сжимаю стакан с виски в руке.

Шмяк.

Твою мать!

Так сильно сжал стакан, что тот разбился, вонзившись осколками в руку. Боль на время забрала ублюдские воспоминание. Стало немного легче. Надолго ли? Секунд на десять.

— Но, это… — Дино мнётся, как неуч у доски. — Где взять сейчас, в такой час? Нужно время.

— Найди! Живее, бля! — я вскакиваю на ноги, с психу пинаю кресло ногой.

Да. Я пьяный. Вдрызг. Конкретно.

Нажрался, как ещё никогда в жизни не нажирался.

Думал, пойло пригубит боль…

Но нихера не легчает. Хоть упейся до смерти!

Выебать шлюху нужно. До смерти затрахаать дрянь. Хочется ебать грязную дырку и представлять на месте шлюхи Лину. Дино послушно направляется к выходу на поиски жертвы.

— Трусы купи.

Охранник замирает. Оборачивается, глазея на меня как на полоумного.

— С клубниками. И не в-возвращайся без н-них! Иначе, сука, уволю.

Язык заплетается. Дверь хлопает. Я всё-таки теряю равновесие, падаю на полу, хватаясь за сердце. Которое болит. Жжёт. Пылает. И бешено вбивается в подреберье.

Сдохнуть бы. И перестанет болеть.

***

— Вон пошла, — грозно рычу, выбивая из пачки сигарету. Закуриваю, закатывая глаза. Внутри меня бушует смертоносный ураган самых разных негативных эмоций.

Губастая блондинка в трусиках с клубничками лихорадочно хватает с пола свои вещи. Босая, почти полностью голая, она вылетает из комнаты.

Я так и не смог притронуться к шлюхе. На шаг даже не смог подойти. Она и так, и эдак передо мной вертелась, но не смогла завести.

Просто эта шалава не Лина, на которую я мог секундно посмотреть и моментально обкончаться до искр из глаз. Не прикасаясь. Просто, глядя на неё.

Член на чужую бабу не встал. Даже не дёрнулся. Хуй безвольно болтался в трусах, как висельник. Не она это. Не она. И мерзко мне. Погано так сильно на душе, что охота взять ствол, в рот себе его затолкать и застрелиться. Я смотрел на шалаву, и всё равно о суке лицемерной думал. Её звонкий смех внутри души звучал. Её ангельское личико перед затуманенными глазами мелькает.

Не могу так. Не могу.

К сыну вернусь. Он — теперь моё всё. Мой единственный смысл жизнь. Мой наследник. Моя кровь. Надежда для моей империи.

Докурив, я возвращаюсь в спальню. Малыш мирно посапывает в кроватки, рядом на диване дремлет нянечка. Я направляюсь к кровати. Падаю спиной в подушки, засыпаю.

Один и тот же сон. Опять она. Лживая, ненавистная bella. Одна и та же ненавистная картинка. Кошмар продолжается... Лина рыдает. Кричит так истошно, что сердце в груди от крови лопается.

Мы стоим друг напротив друга. Она падает передо мной на колени. Тянет ко мне трясущиеся руки. А я ребёнка на руках держу. Уношу его от предательницы. Поворачиваюсь к дряни спиной.

— Леон, нет! Пожалуйста… Я н-не виновата. Меня з-заставили! Я люблю тебя… Тогда не любила, когда предавала. Но сейчас… Люблю. Прости. Прости. Прости. Не уходи! Я прошу. Не забирай сына…

— Нет. Я ненавижу предателей. Ты это знаешь. Видела. Тогда, в подвале.

— Не прогоняй меня. Не убивай! Умо-ля-ю...

Бах.

Я дёргаюсь. Оборачиваюсь.

Это выстрел. Но стреляю не я.

Лицо Лины искажается болью. Я вижу сон, как реальную картинку жизни. Не как сон. А будто всё, что происходит сейчас, происходит с нами на самом деле.

Она в белом платье. На белоснежной ткани, в области груди, расплывается красное пятно. Расплывается быстро. По груди, по брюшной полости. Она хватается за грудь руками. Всхлипывает. Отводит руки обратно — они в крови. Дрожат. Окровавленные, очень худые. По щекам льются волны слёз. Габриэль в моих руках начинает жалобно хныкать и дёргаться. Нарастающий крик младенца перерастает в истошный вопль.

Нет. Это не он кричит. А я.

— Леон… Прос-ти. Береги нашего м-малыша…

Я бросаюсь к Лине навстречу, к чёрту забываю обо всем на свете.

Бам.

Удар.

Глаза превращаются в стекло. В них жизнь гаснет. Сгущается тьма.

Она падает на холодный бетонный пол. Не двигается.

— Нет! Блять! Нет!

Бегу. Бегу. Бегу. Кричу, рыдаю.

Не могу добежать.

Она умирает. Тонет. Лёжа на грязном полу в густой багровой луже.

Это ли я хотел? Этого ли я желал, блять, когда проклинал ту, которую полюбил больше всего на свете?

Как будто по голове чем-то тяжёлым огрели. Я понял, что погорячился. Вспылил. Надо было поговорить. Выяснить истинную причину того, что толкнуло Лину совершить предательство. Она… шептала, что не виновата, что её шантажировали, угрожали жизнями дорогих людей.

Я вдруг вспомнил. Обрывки сообщений, фраз.

Какой я идиот. Когда в душе просыпается зверь, овладевая здравым разумом, я не соображаю ничего. Мной управляют эмоции.

Сложный характер. Ядовитая кровь.

Надо всё выяснить. Немедленно.

Лина не такая. Ведь не такая же тварь, какой я её нарёк?! Не могла так искренне притворяться рядом со мной. Все её эмоции, за девять месяцев, были натуральными.

— Лина! — ору я, подскакивая на кровати.

Потный, дрожащий в нервных конвульсиях. Перед глазами до сих пор мигает та ужасная картина. Кровь. Слезы. Остывшее на полу тело любимой девушки.

— Это с-сон… Просто сон, — срывающимся тоном талдычу себе, раскачиваясь на кровати, обхватив голову. — Сон. Сон. Сон.

Придя в себя, осматриваюсь.