Хорошие отношения с представителями закона были рабочим принципом, схожим со старым врачебным правилом «не навреди». Вадим Александрович занимался только деликатными внутрисемейными или корпоративными проблемами. За серьезные дела вроде убийства советник не брался, считая их чужой епархией. Когда просили помочь — помогал, но на рожон не лез и наград за услуги не требовал.

За это коллеги из правоохранительных ведомств Алимова уважали, и если советник обращался к ним за помощью, никогда в ней не отказывали. Поэтому следователь Боря Бергман, с которым они были давно и хорошо знакомы, увидев Алимова в своем кабинете, спросил прямо:

— Что тебя интересует?

— Пока сам не знаю, — ответил Алимов, морщась. После падения прошло три дня, но внутри головы все еще перекатывалось здоровенное пушечное ядро. — Дело открыли?

— Какое дело?

Советник с изумлением взглянул на собеседника. Глаза Бори Бергмана светились чистейшим хрустальным светом.

— Шутишь? Или убийство больше не считается тяжким преступлением?

Борис весело погрозил ему пальцем.

— Мне послышалось слово «убийство»? Друг мой, ты безнадежно отстал от жизни. Вскрытие показало, что у покойной было больное сердце. Причина смерти сомнений не вызывает — сердечный паралич. И я тебя очень прошу! — повысил голос Борис, уловив нетерпеливый жест Алимова, — если ты думаешь иначе, собирайся и топай отсюда! Я ради твоих красивых глаз в неприятности лезть не собираюсь!

Алимов придавил пальцем занывший висок.

— Умоляю, не ори. И так голова как колокол.

— Вот и лежал бы дома в уютной кроватке! Что ты слоняешься по отделению, как тень отца Гамлета? У тебя же сотрясение мозга! Вспомни, как ты три дня назад двух абзацев связать не мог!

Алимов потер лоб.

Все, что происходило после падения, он помнил обрывками. Люди в голубых одеждах и голубых шапочках, курившие возле окна. Ладонь с растопыренными пальцами, которых было явно больше пяти. Запах спирта и шприц, наполненный лекарством. Лицо Бори Бергмана с шевелящимися губами. Плавное покачивание носилок, испуганные лица помощников, склонившиеся над ним. Потом темнота и долгий сон.

— Кстати, кто вызвал милицию? — спросил Алимов. — У врача возникли какие-то сомнения?

— Не надейся, никаких! — отрезал Боря. — Нас вызвал муж покойной.

— Кто-кто?!

Алимов даже привстал от изумления. Борис кивнул.

— Остальные твои коллеги тоже удивились. Эта скрытная парочка расписалась в воскресенье, так что надоесть друг другу до смерти еще не успели. Вот мужик и распсиховался: «убили, убили!»

— Вот это да! — пробормотал Алимов, медленно переваривая полученную информацию. Голова все еще исправно косила от службы. — Значит, дело все-таки открыли?

— Ненадолго, — ответил Борис. — Проведенные следственные действия показали, что криминал в данном случае отсутствует. Да и сам муженек потом это признал. Даже потребовал в протокол занести.

Алимов поднял руку и замахал ладонью. Больная голова шла кругом.

— Боря, умоляю, не так быстро. Давай по порядку.

— А ты мне потом свинью не подложишь? — недоверчиво прищурился Борис.

— Клянусь! Ты же меня знаешь!

Борис усмехнулся, встал и забренчал ключами. Допотопный сейф в углу кабинета открылся с натужным металлическим скрипом. Борис достал картонную папку с надписью «Дело» и вернулся за стол. Алимов нетерпеливо потянулся к ней.

— Руки, руки! — Борис хлопнул его по ладони. Аккуратно развязал тесемочки и уселся напротив гостя. — Значит, так. Приличия мы соблюли, можешь глазами не сверкать. Все чин-чином, и опрос свидетелей, и анализ крови.

— Ну, ну!..

— Баранки гну! Свидетели как один показали, что концертмейстер страдала каким-то сердечным недомоганием. О том, что она носит с собой баночку с дигиталисом, знали все. Врагов у покойной не было, друзей, как я понимаю, тоже. — Борис пожал плечами. — По-моему, прекрасная сбалансированность! Никому она не мешала, никто ей не завидовал. Ваша примадонна дала нам телефон лечащего врача Миры Ивановны, тот подтвердил, что сердце у покойной было слабенькое. Железная баба, — сказал он без перехода. Алимов понял, что Борис имеет в виду Извольскую. — Все валерьянку глотают, а она стопку отодвигает: «Спирт разъедает голосовые связки»! Они с Красовским… как миноносец с миноносицей. Да! — оживился Бергман. — Вторая дамочка в вашей театральной клоаке такая фемина! — Он восхищенно цокнул языком. — Я обалдел! Неужели тебя за целый месяц не зацепило?

— Что показали анализы? — нетерпеливо перебил Алимов. Советник и раньше терпеть не мог подобные шуточки, а теперь, когда они касались прекрасной Анжелы, просто превращался в зверя.

Борис крякнул.

— Больной. Стопроцентно. Такая женщина — и какие-то анализы. — Он перебрал листы в папке. — Ладно, слушай. Никаких отравляющих веществ в крови покойной не обнаружено. Только остатки лекарства, которое, между прочим, дал ей собственный муж на глазах у свидетелей. Вот так.

Он захлопнул папку и уставился на Алимова.

— Дозировка препарата в норме? — спросил советник.

Борис промолчал.

— Вы что, не проверили дозу дигиталиса в крови?

Борис тяжело вздохнул.

— Трудно с тобой, Алимов. А какой смысл проверять? Покойная при свидетелях сказала, что лекарство в тот день не принимала. То есть когда еще живая была, — поправился Борис вполне серьезно. — Капсулу муженек вытряс из банки наугад, не выбирая. Скажешь, не так дело было?

Алимов осторожно наклонил голову.

— Вот видишь, сам подтверждаешь! Свидетели показали, что покойная в театре ничего не ела и не пила. Значит, подсыпать ей отраву в еду или питье никто не мог.

Алимов снова наклонил голову.

— После случая с отравлением Красовского театральные чаепития на лужайке прекратились. — Борис сложил руки на столе и спросил: — Ну, и чего тебе дома не сидится?

Алимов помассировал ноющий висок.

— Боря, я чувствую, что там что-то нечисто, — сказал он. — В этом театре атмосфера нехорошая, больная, будто нарыв какой-то зреет. Ну, не могут два отравления подряд быть случайностью!

Бергман скривил губы.

— Что ты заладил, как беременная баба: чувствую, чувствую… Что-нибудь кроме запахов, глюков и предчувствий предъявить можешь?

— Не могу, — честно признался Алимов.

Борис наклонился к нему.

— Я тебе так скажу, товарищ, — он почему-то оглянулся и понизил голос. — Если бы ты мне принес железобетонную улику, я бы ее… потерял. Что ты морду кривишь? Ненавижу дела, в которых замешаны «богатые и знаменитые». Как пить дать возникнут заморочки. Оттуда позвонят, отсюда позвонят, начальство начнет раздавать ненавязчивые указания. Это ты сам себе хозяин, а надо мной начальства знаешь сколько? — Боря чиркнул ладонью над макушкой: — Неба не видно! И все долбят: «отчетность, статистика»… А тут — такое счастье! Все горят общим желанием списать смерть на «естественку»! — Борис шлепнул рукой по закрытой папке. — Вот он, скромный ментовской праздник! Дело закрыто, и ни крючка, ни царапинки, ни пятнышка на совести!