Алимов вздохнул, сдаваясь.

— Может, я… того? — он сделал красноречивый жест пальцем у виска. — Может, мне убийства уже мерещатся? Профессиональная одержимость или что-то в этом роде? Такое бывает?

— Спрашиваешь! — фыркнул Борис, откидываясь на спинку стула. — Да ты мне покажи любого покойника, я тебе враз историю сочиню с десятью подозреваемыми и убедительным мотивом! Мне давно любая смерть кажется криминальной!

— Даже эта?

Алимов кивнул на картонную папку. Борис пожал плечами.

— Подумаешь! При желании сшить дело — пара пустяков. Главный подозреваемый — муж.

— Анатолий Васильевич? — изумился Алимов. — Почему?

— Потому что наследник.

— Только не говори мне, что вы обнаружили у Миры золотые россыпи! — усомнился советник.

Борис с удовольствием крякнул.

— Старик, ты зришь прямо в корень! Именно россыпи, и именно золотые. Я бы даже сказал, с алмазами! — Он открыл папку, перебрал странички и положил перед Алимовым две фотографии. — Нашли в квартире покойной, в тайнике за плинтусом. Взгляни и зарыдай.

Сначала Алимов не понял, что две сияющие горки на снимке — это сваленные в кучки ювелирные украшения. Зато на второй фотографии они были разложены в ряд: колье, браслеты, кольца, подвески, броши…

— Ничего себе! И все это вы нашли у Миры? — переспросил советник, не веря своим глазам.

— Говорю же: у нее.

— А почему одна кучка большая, а другая маленькая?

— Потому что так они были упакованы. Аккуратненько, вместе с чеками. Горка, что поменьше, собиралась в течение пятнадцати лет. Суммы скромные, от двух до пяти тысяч долларов, и магазины разные, в основном за пределами отечества. Остальные украшения куплены в одном магазине в течение года. Суммы от десяти до пятнадцати тысяч долларов. А вот самое интересное. — Перед Алимовым легла еще одна фотография, запечатлевшая сверкающее чудо. — Алмазное колье, куплено за день до смерти. Стоимость — сто тысяч долларов. Общая стоимость цацек зашкаливает за двести пятьдесят тысяч. И все это получает безутешный муженек. Плюс квартирка. Чем не мотив?

— А что говорит Анатолий Васильевич?

Борис усмехнулся.

— Вот это самое интересное. Как увидел побрякушки — так челюсть и отвалилась. Если сыграл, то первоклассно. Мне показалось, что он о коллекции женушки вправду не знал. Сразу замкнулся, начал что-то прокручивать в голове, на вопросы отвечал невпопад. А на следующий день прискакал ко мне с утра пораньше и начисто отказался от всех подозрений и предыдущих показаний. Даже потребовал занести в протокол.

Борис отобрал у Алимова снимки и аккуратно вернул их на место.

— Есть вопросы?

— Есть просьба. Боря, запроси сведения по движениям банковского счета.

— Калитиной, что ли? — договорил Бергман. — Уже запросили. Сумма на счету кругленькая. Все законно: гонорары, налоги. Никаких денег перед покупкой драгоценностей она со счета не снимала.

— Тебя это на мысли не наводит?

— Не-а, — твердо ответил Борис. — И если ты попытаешься раскачать лодку, я по твоему агентству проеду бульдозером. Ты мне друг, но спокойствие дороже. Понял?

— Понял. Тогда окажи мне услугу.

— Какую? — с подозрением спросил Борис.

— Сделай копии чеков из ювелирных магазинов.

Борис посверлил советника подозрительным взглядом.

— Ладно, — решился он. — Уважаю твой профессиональный зуд. Но если ты только попробуешь…

— Ты проедешь по моему агентству на бульдозере, — договорил Алимов. — Делай.

Борис погрозил ему кулаком, запер дверь и отправился к новенькому ксероксу в углу кабинета.

Стены беседки были густо оплетены вьюном. От этого в маленькой круглой комнатке царил полумрак, а пятно света на верхней ступеньке казалось ярким плетеным ковриком.

Глаза советника различили круглый стол, на котором стоял поднос с фруктовым натюрмортом. За столом сидела миниатюрная пожилая дама и почесывала за ушами большую рыжую кошку. Ее маленькая ручка с острыми, загнутыми внутрь ноготками напоминала кошачью лапку.

— Добрый вечер, Маргарита Аркадьевна.

— Здравствуйте, голубчик, — сердечно откликнулась хозяйка. — Да вы садитесь, не стесняйтесь. Вот здесь, напротив меня.

Алимов отодвинул стул, стоявший спинкой к входу, и сел. Глаза советника различили напротив улыбчивое лицо, испещренное мелкими веселыми морщинками и складочками.

— Чем вас угостить? Чай, кофе, сок или что-нибудь покрепче? Ничего не хотите? Ну, тогда угощайтесь фруктами. Прошу, не стесняйтесь.

Маргарита Аркадьевна подвинула Алимову десертную тарелку с маленьким ножичком. Откинулась на спинку стула, заулыбалась, рассматривая гостя обманчиво приветливым взглядом.

Впрочем, обмануть Вадима Александровича было не так-то просто. Прошедших пяти минут вполне хватило, чтобы советник уловил запах, окружавший Маргариту Аркадьевну. Ауру Тумановой пропитал запах грустного осеннего увядания и надежд, разложившихся в непроточной стоячей воде. Судя по нему, приветливая хозяйка давно распростилась с привычкой к откровенности. Вадим ее не винил: на месте Маргариты Аркадьевны он бы тоже прятал от посторонних глаз медленно умиравшую душу.

— Вас, наверное, удивил мой визит?

Фраза вышла банальной, а ответ получился неожиданным.

— Вовсе нет, — ответила Туманова, продолжая гладить кошку. — Эпидемия смертей уже началась?

— О какой эпидемии идет речь? — фальшиво удивился советник. — Мира Ивановна умерла от остановки сердца!

— А Никита отравился несвежими чайными листьями, — договорила хозяйка. — Ну-ну, — пробормотала она себе под нос. Уголки ее улыбчивого кошачьего рта презрительно опустились.

От неловкости Алимов попробовал очистить сочную грушу, но только измазал пальцы в густой ароматной мякоти.

— Во всяком случае, так считает следствие, — снова блеснул советник казенной штампованной фразой.

Маргарита Аркадьевна спустила кошку с коленей, отряхнула руки. Взяла с подноса большое красное яблоко и принялась неторопливо снимать ножиком тонкую спиральную кожуру.

— Голубчик, я согласилась принять вас по двум причинам. Во-первых, я надеялась услышать от вас что-нибудь интересное. Во-вторых, я думала, что ваш визит меня немного развлечет. Так вот; пока мне неинтересно и вы меня не развлекаете.

Широко раскрытые глаза хозяйки уперлись в лицо гостя, как холодное оружейное дуло. Когда Маргарита Аркадьевна щурилась, глаза казались веселыми и улыбчивыми, но стоило ей распахнуть веки, и за ними открывалась заснеженная равнина, где не могло существовать ничего живого.