Дейзи в этот момент решала, как лучше подобраться к сочному омару, украшенному помидорами, и только, улыбнувшись, кивнула в ответ. Она наконец выбрала кусочек, окунула его в соус и положила в рот, на мгновение закрыв глаза, как будто прислушиваясь к вкусу.

Герцог испытывал искреннее удовольствие, наблюдая за ней. Дейзи, думал он, удивительная женщина: она может быть непосредственной, как деревенская девушка, и в то же время так же искушена, как королева, весьма компетентна в собственной профессии и так же красива и соблазнительна, как восход солнца.

Он, как эпикуреец, поглядывал, с каким аппетитом она ела, как она уничтожала омара, выкусывая лакомые кусочки. И она ела омара руками!

— Ты не против? — спросила она, заметив, что Этьен внимательно наблюдает за нею. Она не была сторонницей строгих правил этикета.

— Нисколько. Я просто наслаждаюсь зрелищем, — он сказал это с нежностью. Лениво держа в одной руке надкушенный персик, он пообещал: — Потом я оближу твои пальцы.

— Как хорошо, какой полезный человек! — Ее улыбка была розовой от соуса омара. — Можешь начинать прямо сейчас. — Она наклонилась вперед, протягивая руку через полированный стол.

— Я подожду, когда принесут ромовую бабу, чтобы потом не пришлось прерываться.

— Да? Я почти согласна воздержаться от бабы. — Она улыбнулась и сама начала облизывать свои пальцы. — Почти… — прошептала она многообещающе. — Но я хочу на нее посмотреть.

Он рассмеялся.

— Я никогда не занимал второе место после бабы. Он вообще никогда не занимал второе место в мыслях своих любовниц, что и делало эту мадемуазель из Монтаны столь замечательной.

— Несомненно, ваш характер нужно улучшить, — в темноте в глазах Дейзи сияли дразнящие огоньки. — Если не улучшить, то принудить, по крайней мере, вести себя приличнее, — заметила она бодро. — Возможно, позже я смогу научить вас. Правда? — вкрадчиво спросила она.

— Правда, — прошептал он.

Баба, огромная и великолепная, работа истинного поварского искусства, была доставлена на серебряном подносе, украшенная сладким виноградом, тонко нарезанными цукатами. Струйки пара поднимались над ее золотистой поверхностью, в центре находилась горка взбитого крема. Соус торжественно внес шефповар на отдельном подносе.

Дейзи была поражена кондитерским искусством шефповара и сделала ему комплимент.

Этьен, наблюдающий за этой восхитительной женщиной, был близок к пониманию того, что такое рай на земле. Этот поздний ужин в спальне будил в его душе давно забытые чувства.

— Ты должен попробовать этот соус, Этьен, — сказала Дэйзи после того, как слуги удалились и она добралась до каждого из чудес, присутствующих на подносе. Она облизывала свой палец, после того как третий раз макнула его в соус.

— Я жду, когда ты закончишь. — Он все время, пока Дейзи беседовала с поварами, поглядывал на высокие часы в углу спальни. Затем оставил свой персик, отодвинул бокал. Даже его терпению наступил предел.

— Сейчас, — она вздохнула. — Теперь попробуй это. — И, приподнявшись со стула, она наклонилась через маленький стол, предложив герцогу свой палец, вымазанный в соусе.

Он задержал ее руку и взял палец в рот. Дейзи на короткое мгновение почувствовала то, что впервые ощутила, когда встретила герцога де Века, — она испытывала безотчетное желание прикоснуться к нему.

— Ты гипнотизируешь меня. — Ее голос стал тихим. Затаив дыхание, она чувствовала, как его язык медленно заскользил по пальцу.

— Это доставляет мне наслаждение, — сказал он, целуя кончики ее пальцев. — Я никогда не испытывал такого нетерпения, — добавил он, выпуская ее руку.

— Я заставила тебя ждать? — произнесла она, довольная тем, что он хотел ее с таким нетерпением.

— О да! — Он медленно поднялся, и она увидела свидетельство его возбуждения: алый парчовый халат, стянутый в поясе, оттопыривался впереди,

— Если ты закончила, — сказал он хриплым голосом, — то теперь я приступлю к десерту.

Ленивая удовлетворенность, вызванная изысканной едой, напитками, близостью Этьена, великолепные интерьеры гениального Бернини, гудки барж на Сене — все это усиливало ее возбуждение.

Она знала, что он мог дать ей. Она знала, что сейчас она забудет о принятых нормах поведения, забудет без сожаления. Сейчас она позволит себе жить только чувствами.

Он обошел заставленный едой стол и, подав ей руку, сказал:

— Принеси мне соус, я хочу съесть его в постели.

Она ощущала дрожь в кончиках пальцев, когда потянулась за серебряной соусницей. Он удержал ее руку, какбудто почувствовал степень ее возбуждения.

— Я сам понесу его, чтобы не разлить.

Он поставил соусницу на столик, где в живописном беспорядке валялось множество всякой всячины, принадлежащей не одному поколению семейства де Век: там был миниатюрный портрет молодой женщины в золотой рамке, старинная табакерка, инкрустированная бриллиантами, фарфоровые фигурки времен компании Наполеона в Египте, портрет мальчика с улыбкой и глазами Этьена.

Кровать была тяжелая, массивная, позолоченная, с балдахином из темного вельвета, выцветшего за века. Она удивительно гармонировала с убранством комнаты — комбинацией оригинальной старинной позолоченной мебели с экзотическими русскими предметами, инкрустированными бронзой и камнями, а также более современными комфортабельными стульями и креслами с плотной обивкой. И никаких следов женщины — чисто мужская комната.

Дейзи застыла на мгновение, удивленная обстановкой. За исключением детского портрета, все здесь говорило скорее о прошлых поколениях де Веков, чем о самом Этьене.

Он скинул свой халат, бросив его на пол.

— Ты задумывался когданибудь, сколько людей спало на этой кровати?

Его пальцы на ее талии на секунду замерли.

— Простыни здесь новые.

— Этьен, я серьезно.

— Ты почти всегда серьезна, любимая, — сказал он с улыбкой, снимая одежду с ее плеч, — но я все равно обожаю тебя.

— Ты сейчас чувствуешь это?

Он приблизил ее лицо к своему и, усмехнувшись, посмотрел ей прямо в глаза.

— Рискуя сделать еще одно несерьезное замечание, должен сказать, что я чувствую это с той самой минуты, как ты стала столь аппетитно поедать омара.

— Ты слишком много выпил.

— А может, слишком мало, раз тебе чудится во мне чтото непонятное.

— Ты никогда не бываешь серьезным?

— Стараюсь не бывать. Одна из истин, которую я унаследовал от своего вечно отсутствующего отца, представляет собой его суждение о серьезных людях. Он говорил, что серьезные люди опасны. Если карабкаешься на скалу, они всегда дергают за веревку тогда, когда меньше всего этого ожидаешь.