– Хорошо. Теперь я все лучше поняла, – кивнула я. – Я с ним еще раз побеседую и дам тебе знать, что я думаю. На самом деле я хотела найти джентльмена постарше. Не уверена, что хочу быть связана обязательствами до конца собственной жизни. Вы же понимаете.

Все девушки тихо рассмеялись. Они явно тренировали этот смех, потому что все мужчины, находившиеся в помещении, сразу повернули головы в нашу сторону.

– Время себя показывать, – объявила рыжая. – Я вижу типа, которого время не очень пожалело. Теперь нужно проверить, как обстоят дела с его банковским счетом.

Девушки рассеялись по залу, а я направилась к высокому табурету у барной стойки. Вскоре ко мне присоединился Бертрам.

– Мне придется дюжину раз принять ванну, чтобы смыть с себя всю грязь этого места, – сказал он мне.

Я улыбнулась.

– Я тебя прекрасно понимаю, – тихо ответила я. – Но у Портера есть любовница отсюда, которой он любит хвастаться перед своими друзьями. Не вижу, как это могло вызвать ревность, если он сам хотел ее демонстрировать.

– А фон Риттер мог предложить ей что-то получше?

– Штрафные санкции здесь не лишение работы, а лишение жизни, – ответила я.

– Но не когда ты оказываешься в Германии, – заметил Бертрам.

– Богатый мужчина, значительно старше тебя по возрасту, с беременной женой, которая может умереть при родах, является одним из лучших вариантов, как мне здесь описали, – пояснила я.

Бертрам содрогнулся.

– Следи за собой! Я же должна тебе понравиться.

– Кто она? – спросил Бертрам.

– Другие не знают. Хотя не любят Портера.

– Я не понимаю, как это может нам помочь, – признался Бертрам. – Согласен, что это очень хороший мотив, но если нет доказательств, то это только ничем не подкрепленные выдумки. Это даже меньше, чем у нас есть на Готтлиба. Они вполне могли спорить из-за того, что фон Риттер отказывался официально признать его своим сыном.

Я кивнула.

– Я долго думала над тем, зачем убивать благодетеля, который также является твоим отцом, пусть это и неизвестно всему миру. Но предполагаю, что если барон упорно отказывался его признавать, то Готтлибу захотелось отомстить.

– Возможны оба варианта, но у нас нет доказательств ни по одному, ни по второму, – заметил Бертрам.

– Можно было бы расспросить любовницу Портера, – задумчиво произнесла я. – Девочки сказали, что она работает по контракту. У мадам Труди в кабинете наверняка лежат копии всех заключенных договоров.

– А ты знаешь где?

– Мы можем притвориться, будто хотим поговорить с ней насчет контракта на меня, и подождать, пока она не выйдет из кабинета, а тогда уже порыться в бумагах.

– Звучит просто, – заметил Бертрам с явным сарказмом.

– Согласна, – сказала я, встала с табурета и взяла его под руку. – Пошли.

Бертрам не мог позволить себе вырываться, поэтому я потянула его на цокольный этаж. Как только мы оказались вне пределов слышимости всех, кто находился у барной стойки, он начал протестовать, но я тут же указала ему, что мы не можем знать, кто подслушивает за углом, и он замолчал. На самом деле у него появилось упрямое выражение лица. Я не посчитала это отказом, но отметила, что он будет снова и снова вспоминать этот день до конца жизни, если что-то пойдет не так.

Для разнообразия удача оказалась на нашей стороне. Мы увидели, как Труди выходит из кабинета, но нас она не успела заметить.

– Она должна была его запереть, – прошептал Бертрам мне на ухо.

Его бакенбарды щекотали мне щеку, и я с трудом удержалась, чтобы не захихикать. Может, дело было в том, что я выпила слишком много шампанского. Оно было сладким на вкус, с ароматом яблок, пузырьки восхитительным образом разливались у меня по языку, и я не подумала, что это на самом деле алкоголь, который я употребляю крайне редко.

– Пойди проверь, – сказала я Бертраму, когда Труди исчезла. – Может, нам повезет. Я буду сторожить в коридоре.

– Ухни как сова, если кто-то появится, – предложил Бертрам.

– С какой стати тут появиться сове… – открыла рот я, но он уже исчез.

Бертраму потребовалось несколько минут, чтобы найти, просмотреть и забрать нужный нам контракт, но время в коридоре для меня, где я оставалась в одиночестве, тянулось болезненно медленно. У меня крутило живот от беспокойства. Из-за того, что я не ела, но выпила, меня начало подташнивать. Мне стало так плохо, что я уже начала присматривать поблизости или растение в горшке, или ведро. Мое воспитание не позволяло мне извергнуть содержимое желудка на ковер. На самом деле я сомневаюсь, что мою матушку вообще рвало хоть когда-нибудь в жизни. Но я, похоже, получилась не такой стойкой. Я не могла уходить со своего поста больше чем на пару метров, а никакой емкости поблизости не наблюдалось. Вскоре позывы стали такими сильными, что я поняла: долго не выдержу. Я могла только молиться, чтобы никто не застигнул Бертрама врасплох. Я подошла к окну, мимо которого мы недавно проходили.

К счастью, оно не было закрыто решетками, как часто окна на цокольных этажах. Но его неоднократно красили, и эта засохшая краска мешала открыть окно. Однако с помощью туфли мне удалось ее сбить и высвободить шпингалет. Затем, приложив невероятные усилия, на которые я оказалась способна только благодаря дикой панике, я приподняла оконную раму и высунула голову наружу. Окно открывалось в глухой переулок, а не на оживленную улицу, и оказалось расположено выше, чем я рассчитывала, – примерно в двух метрах над землей. На меня с любопытством уставился большой полосатый кот. Я поблагодарила Бога за то, что это такое уединенное место, и меня вырвало на землю под окном. Мне мгновенно стало лучше, но ненадолго. У меня снова и снова крутило живот, снова поднималась тошнота волна за волной, и мне пришлось снова совершить это недостойное леди действие. И тогда я от всего сердца дала себе клятву никогда больше не пить шампанское [31].

В конце концов у меня в животе ничего не осталось. Я склонилась через подоконник, чувствуя, как мое лицо обдувает свежим ветерком. Кот исчез, и я испугалась, не стал ли он жертвой моего неточного прицеливания. В этот момент у меня, честно говоря, было желание послать короля и страну ко всем чертям, а также всех немцев и дипломатов, которые оказались впутаны в это дело. Мне хотелось только лечь в какой-нибудь темной комнате и положить на лоб мокрый холодный платок. Я как раз представляла это блаженное состояние, когда из-за угла вылетел Бертрам. Я без труда поняла, что это он, даже не повернув головы.

– Тревога! Она идет! – прокричал Бертрам.

Увидев, как он приближается, я отошла от окна. Фалды фрака развевались у него за спиной, в руках он сжимал какие-то бумаги.

– Окно! – воскликнул он. – Отлично! – И до того, как я могла что-то возразить, он выпрыгнул из него с гораздо большей ловкостью, чем я могла от него ожидать, и исчез внизу. – Я тебя поймаю, – крикнул он в следующее мгновение, а за этим последовал возглас, свидетельствующий о том, что он обнаружил, почему я открывала окно.