родню его разыскать. Он подумал: жизнь начинается походная, к детям и вовсе будет некогда приезжать. Может, отъедятся там, на украинском шпике. Дал согласие. Потом страшно себя обругал. А в ушах звенели слова старшего, Дани: «Папа, прогонишь белых — сразу к нам, нам только с тобой хорошо». И среднего, Вити: «Я хлебушка хочу и звездочку красную хочу». И младшей, Женечки: «Поиграй со мной в куклы и в обед… Кукла — вот, а обед понарошку».

Шестнадцатого засветло он уже обошел несколько этажей овального здания, в котором временно размещались штаб и отделы Седьмой армии. Спустился в цокольное помещение и обнаружил в политотделе машинистку и секретаря, восседавших на ящиках и изучавших списки добровольцев с заводов и фабрик. Завполитотделом еще не подобрали, и он понял, что пока это тоже его ноша. Секретарь, тоненькая, очень серьезная девушка с музыкальным именем Сальма, в нескольких словах обрисовала ему, из каких резервов сколачиваются полки.

— Хорошо, — сказал он. — Я попрошу тебя, товарищ Сальма, ежедневно составлять политсводку и особо выделять формирование полков комбедов. Тебе знакомо это слово — «комбеды»?

Проверка ее обидела. Сухо доложила все, что знала про комбеды.

— А сейчас поедешь в Смольный, — сказал он, — и возьмешь у начфина миллион рублей на путевые расходы коммунистов, которых мы будем направлять в дальние соединения. Наган имеешь?

Да, наган у нее был. Но ее ошеломило и доверие, и страшный риск.

Вернувшись, Сальма не узнала политотдел. Приходили коммунисты. Сверяясь с дислокацией частей, Восков направлял их в различные пункты Севера — от Петрозаводска до уездных центров Псковщины. Незнакомые люди вносили в подвал кипы брошюр и газет, которыми снабжались командируемые на политработу в части.

— Имейте в виду, — напутствовал он товарищей. — Просвещать бойцов — это только половина вашей работы. Вы должны разъяснять гражданскому населению, крестьянам наши идеи, наши планы, наши задачи — вот в чем соль деятельности армейских коммунистов. Армия и народ — это единое целое, военком и политотделец должны их цементировать. Везде, а в бою — особенно!

Ни одного человека он не отпускал без этой, как он говорил, гвоздевой программы.

— Слушай, товарищ, — обратился он к юноше, почти мальчику, присланному выборжцами. — Ты мне скажи по совести, шестнадцать тебе уже есть?

— Неделю, как стукнуло, — доложил выборжец. — Да ты не беспокойся, товарищ Восков. Я политически шибко грамотный. Мы же с тобой в Петросовете почти что рядком сидели и эсеров вместе громили. Запевало моя фамилия.

— То-то я смотрю, знакомое лицо! Ты, браток, и в Петросовете говорил, что тебе неделю назад шестнадцать стукнуло.

Раздался смех, но парня это не смутило.

— Шутки не шути, — сказал Запевало. — Я революцию грудью и зубами буду защищать. Подписывай назначение.

И он подписал.

В подвальчике уже стояли три походные койки — для командарма, начштаба и для него.

— Пусть все время отдают революции, — добродушно сказал он, перехватив удивленный взгляд секретаря. — Да и совет нам удобнее держать, когда всегда рядом.

Бритоголовый, широкоплечий, громкоголосый, он в эти дни был в гуще беседующих, спорящих, колдующих над картами фронта. И как только скомплектовал большинство дивизионных политотделов, выехал на позиции.

Он был в одной из рот, когда сообщили, что приехал и разыскивает его комиссар сорок первого полка. Восков встретил его настороженно, руки не подал, резко сказал:

— У тебя полк уже трое суток из боя не выходит. Зачем здесь?

— Товарищ член Военного Совета, — начал разъяснять военком, — отступаем мы, выхода пока не вижу, чего присоветуете?

Восков окликнул двух красноармейцев и жестко сказал:

— Арестовать! Вечером разберемся.

Вечером он сам пришел в арестантскую, сел напротив комиссара и устало сказал:

— Все поняли или объяснять на пальцах?

— Судите, товарищ член Военного Совета, — глухо сказал комиссар. — Не имел я права в такие дни полк оставлять.

— Верно, большевику дано право, когда жизнь со смертью лютуют, первому лезть в огонь. Возвращайся в часть, а я к тебе приеду, когда линию фронта выпрямишь.

Прошло всего несколько дней его пребывания в Седьмой армии, но ему казалось, что минула уже целая вечность. Работа с продотрядами отодвинулась куда-то очень далеко, и только в редкие минуты отдыха ему удавалось позвонить товарищам по компроду и расспросить про своих рыбаков да охотников.

Командующий предложил ему съездить на Север, но Восков неожиданно запротестовал:

— Пора брать Псков. Беляки там совсем распоясались. Хотелось бы участвовать в операции.

Командующий раздумывал:

— Опытных военспецов у нас там много. Как вы себе представляете, что там делать члену Реввоенсовета?

— С винтовкой наперевес, — быстро сказал Восков, — идти в той точке, где решается исход сражения.

И с хитринкой добавил:

— А вот определить эту точку уже должно подсказать чутье члена Реввоенсовета.

На совещании командиров и комиссаров соединений, которыми руководил в операции «Псков» известный полководец и большевик Ян Фабрициус, намечено было одновременно два удара — на Талабском и Торошинском участках.

— Я предложил бы еще два удара, — сказал Восков. — Один со стороны псковского подполья. Нужно согласовать с ним сроки нашего наступления. Операция щекотливая. Но у меня есть верный питерский товарищ, он проберется.

— Принимается, — быстро решил Ян Фабрициус. — А еще какой удар вы имели в виду?

Восков достал из нагрудного кармана гимнастерки измятый листок.

— Это доставили бежавшие из Пскова люди. Местные помещики обратились еще пятнадцатого мая к германскому принцу Леопольду Баварскому. Разрешите зачитать… «Зная искреннюю и чистосердечную любовь вашего королевского высочества ко всему человечеству и прогрессу…» Знакомая муть… А вот: «Мы просим занятия всей территории Псковского, Островского, Опочецкого и Порховского уездов губернии…» Наконец дорвались: «Мы просим восстановления пользования и распоряжения земельной собственностью…» — И заключил: — В нашей армии много крестьян. Чуете, какая взрывная сила у этого документа, если его размножить и зачитать бойцам?

— Чуем, — улыбнулся Фабрициус. — Тоже принимается!

Восков снова объезжал полки, батальоны, роты. Ночью вернулся в Петроград, забежал в поарм[21], попросил сводку с фронтов за 24 ноября, бегло проглядел. И вдруг предательские капельки пота выступили на лбу, руки непроизвольно сжались в кулак.

— Что с вами? — спросила Сальма и заглянула через его плечо в сводку. — Ну, на Пскове это не отразится. Да и второстепенные это пункты для Украины.

— Я отослал туда своих детей, — сказал Восков. — Они не щадят и детей. А восковских детей тем более не пощадят.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ.

ДВАДЦАТЬ САНТИМЕТРОВ

— Видели, что дети в машинах — а все равно спикировали и на бреющем из пулеметов… Горло бы им перегрызла, фашистам проклятым!.. Сильвия Семеновна, пусть меня