— До свидания, моя хорошая. Хочешь — договоримся? — предложила Сильва. — Если после войны потеряем друг друга из виду или скоро окажемся там и… поймем, что в мирное возврата нет и что, словом, все уже, — подадим друг другу весть через Центр: «Ленсил» — «Лена и Сильва». Идет?

— Идет, но без потерь. Пиши и почаще.

Разыскала свой эшелон, он стоял на самом дальнем пути, предъявила документы начальнику, он бегло просмотрел.

— Порядок. — Взглянул на часы. — Отправка в двадцать четыре ноль-ноль. Не исключено, что задержат. Но быть вовремя. Сядете в шестой вагон. Там теплее.

— Спасибо. Не опоздаю.

Стремглав домой. Застала одну бабушку.

— Сильвочка… Вот хорошо… А я тебе носки теплые вяжу.

— Бабушка, милая, спасибо. Только мне все выдадут. Бабушка, я уезжаю. Мама не заходила?

— Навещала давеча. Пять минуток погостевала: «У нас, — говорит, — приток раненых». Пожалела я Сальму. В мое время притоки мы на карте находили и очень даже это славно было…

— Бабушка, никто меня не спрашивал?

— А как же, приятель твой давеча был.

— Какой приятель? Миша? Володя?

— Владимир Жаринов, — строго пояснила старушка. — Красивый такой и в форме. Я что могла? Я ему твой почтовый ящик дала. Обещал наведаться, если не передвинут куда в согласии с предписанием товарища генерала.

— Бабушка, да откуда же он взялся?! Ты не спутала?..

— Я твоего Володьку на всех южных карточках видела, — с обидой сказала бабушка. — Что еще старухе делать тут? Вязать да карточки разглядывать.

Объявился! Объявился! И сразу пропал. Эх, Володенька..

— Бабушка, а вдруг он снова появится? Я на седьмом пути воинской платформы стою. До ночи. Бабушка, повтори, пожалуйста.

— А чего же повторять. Обыкновенные русские слова. Седьмая, воинская путь. В точности передам.

Бережно положила на полку дневник, оставила бабушке банку сгущенного молока и банку американской тушенки, попрощалась и выбежала. Времени было в обрез, чтобы успеть в госпиталь и на вокзал. Начмед ее обескуражил:

— Сожалею. Сальма Ивановна Каляева только что начала переливание крови. Как назло. Тяжелый случай. Получасом располагаете?

С досадой сказала:

— Мне на поезд… Ну, ничего. Вы скажите маме — я напишу. Как прибуду на место — сразу напишу.

— Будет передано.

Эшелон стоял по-прежнему без паровоза. Сильва разыскала свое место, легла на верхнюю полку, вещмешок — под голову и стала думать. О маме, о Лене, о Володе. Когда она всех увидит? И когда она снова встретится с Ленинградом? Наверно, заснула, потому что вдруг увидела себя у обезьяньего питомника в Сухуми и рядом — Володю, который говорил почему-то голосом дяди Миши: «У разведчика руки на втором месте…»

Ее разбудил яркий солнечный луч, скользнувший по лицу. Кто-то в другом конце вагона сердито басил: «Держат тут, а чего держат?» Ему отвечал высокий смешливый фальцет: «Не торопись, кавалерия! А до смерти, может, четыре шага».

По вагону прошел начальник эшелона, предупредил, чтоб далеко не отходили, отбытие «вот-вот». Это «вот-вот» протянулось до вечера. Сильва дважды бегала в дежурку звонить в госпиталь, но все был занят номер, на третий раз дежурный по станции ее просто выставил: «С военного объекта звонить более не дам!» Вернулась злая-презлая. Внизу резались в карты, позвали ее, презрительно сказала:

— Вы бы еще плевали — кто дальше.

Завалилась на полку. И вдруг снизу — басок сержанта: — Здравия желаю, товарищ капитан.

— Сидите, сидите, товарищи!

Она скатилась вниз, не веря себе:

— Володя!

— Сивка! А я уж думал, не найду…

Сержант мигнул соседям, и они освободили купе.

— Хорошие у тебя соседи.

Володя говорил медленно, точно ему было тяжело двигать челюстями, ртом. Лицо потемнело, шрам на шее, а глаза — те же, довоенные, удивленные и радостные.

— Хорошие, — подтвердила она. — Как же ты меня нашел?

— Бабушку твою проведал… Потом — сюда. Уже три эшелона обошел. Как ты сюда попала? Кто ты теперь?

— А пока никто, Володечка. Но делаю все, чтобы попасть на передовую. Трудно это нам, девчонкам!

— Подожди. А разве в Ленинграде не проходил и не проходит фронт?

— Проходил. Проходит. Настоящий. Трудный. Но я воевать хочу. В точном смысле слова. Может, ты думаешь, для успокоения совести? Чтоб не назвали потом тыловой крысой? Чушь! Там, где речь идет об интересах Родины, самолюбие к черту, мужество, гордость человеческая идет по большому счету, по Горькому. Что говорить, иных устраивает звание «боец фронтового тыла». Знаю — необходимо. Но для меня лично существует первый эшелон, фронт, бой, смертельный поединок с чумой. Это — аксиома. Пошел — и все! — глубоко вздохнула. — Вот и выговорилась.

Он нежно провел ладонью по ее разгоряченному лбу.

— Там трудно. И девчоночкам, и обстрелянным. Кто ты? Куда ты едешь?

— Адрес пришлю на Кронверкскую. Узнаешь у бабушки. Только не потеряйся снова. Правда, что ты был за линией?..

Володя вдруг схватил ее под локти, поднял на воздух.

— Ну, раз Сивка не отвечает на вопрос, значит, она чего-то добилась.

— Володя, я же тебя спросила, ты был…

— А раз Володя не отвечает на вопрос, — засмеялся он, — значит, нужно взять у экзаменатора второй билет.

— Ладно, я еще тебе подкину вопросик. Кто ты там? Как с людьми уживаешься? Любят тебя или только уважают?

— Кто их знает, — сказал он смешливо, — Жаровней прозвали. В честь новой профессии и, наверно, характера.

Она напряженно спросила:

— Есть кто-нибудь, кто тебе очень нравится? Очень!

Он медленно сказал:

— Да, есть. Помнишь?

Я стою, замирая от счастья,

Обнимая бескрайний простор.

Никогда не сумею украсть я

Бледноликой прозрачности гор…

Вбежали солдаты.

— Едем! Уже паровоз цепляют!

Она прижалась к Володе.

— Не хочу, чтобы мы шли врозь…

— А как же человек по Горькому? — напомнил он.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ.

ПРИКАЗ ОПРОТЕСТОВАН

Он почувствовал что-то неладное, отставил в сторону стул, обитый китайским шелком, прошелся по толстому упругому ковру, глушившему шаги, поймал в зеркале взгляды следивших за ним людей, резко обернулся.

— Я здесь представитель Реввоенсовета и хочу знать, что мешает Сводной дивизии действовать решительно и, черт побери, отважно?

Сводная Балтийская была укомплектована моряками, курсантами, добровольцами Питера в поддержку измотанным в боях частям 7-й армии. Она появилась на свет в середине мая, когда Северный корпус Юденича и белоэстонская дивизия пробились в бреши между Чудским озером и Нарвой на ближние подступы к Петрограду. «Сводная» обороняла важнейший участок от Финского залива через Копорье до Балтийской железной дороги, но что-то стряслось, и линия фронта здесь начала трещать.

— А может, вы просто заспались