— Рубин, — его голос упал.

Она опустилась на колени и провела языком по головке его органа. Ордерион вздрогнул. Рубин накрыла ее губами. Поначалу действовала нежно, сменяя ласки губ на касания языка, пока не увидела, как загораются метки силы на теле Ордериона и не услышала тихие стоны в такт ее движениям. Она дразнила его, пока сама не распалилась настолько, что желание завладеть им полностью не пересилило робкую игру. Рубин распахнула губы и втянула его в себя.

Ордерион засветился и застонал. Трепет любимого мужчины перед ее губами вызывал бурю эмоций. Никакого отвращения, только удовольствие от ощущения власти над ним и его блаженством.

— Рубин! — взмолился Ордерион, явно сдерживаясь из последних сил.

Ей жить осталось три недели. И останавливаться она точно не собиралась. Ордерион содрогнулся, вцепившись пальцами в ее плечи и сдался, награждая вспышкой, погружающей тело в негу. Рубин закрыла глаза, купаясь в лучах его маны.

Одно мгновение, другое. Принцесса отстранилась и встала. Ордерион подозрительно молчал. Рубин подставила лицо под напор воды, смывая с губ его вкус. Ощутила ладони Ордериона на бедрах, теплую и вечно холодную. Принц опустился на колени и вжался носом с ее лобок.

— Поставь ногу на борт ванны, — попросил тихо.

Рубин невольно покраснела и зажмурилась от стыда. Но ногу на борт поставила. Он погладил ее теплыми пальцами, а потом начал целовать. Рубин застонала, едва ли удерживая равновесие, и схватилась за его плечи, чтобы не упасть. Он был нежен, и в то же время требователен, искушая стонать, когда припадал губами к ее клитору. Долго Рубин не выдержала. Желание почувствовать его теплоту в себе стало казаться невыносимым.

— Хочу тебя по-другому! — взмолилась она, толкая его в плечи и отстраняя от себя.

Ордерион встал и впился в ее губы. Жадно, властно, сжимая пальцами бедра, будто голодал по ней не два дня, а два года. Затем отстранился, развернул Рубин спиной к себе и поставил на колени, прижимая грудью к борту ванны.

— Я мечтал взять тебя в этой позе, когда подглядывал на заставе, — хрипло прошептал на ухо и плавно вошел.

Рубин вся засветилась, испуская потоки маны. Один толчок, другой, третий. Словно они на волнах в бушующих водах, и только ванна способна удержать их на плаву. Пальцы Ордериона прокрались к клитору между ног, чтобы захватить власть над ним. Рубин терлась о грудь любимого спиной, подавая бедра навстречу каждому из толчков. Их тела светились отметками силы, освещая комнату. Ее мана расходилась кругами по помещению, пронизывая все вокруг. Общие стоны заглушали шум льющейся воды и звуки соития. Два буйка на бескрайних просторах страсти: им бы только не потонуть! Еще немного. Еще чуть-чуть! Вспышка. Все ощущения слились в единое органичное чувство принадлежности к миру вокруг. Они оба содрогнулись в общем свечении. Они оба погрузились в бездну эмоций и чувств. Две части одного целого. Два элемента, дарующих себя друг другу. Идеальная юни в мире, наполненном маной экстаза.

Рубин повисла на борту ванны. Ей казалось, что встать она больше не сможет. Ордерион подхватил ее за талию и аккуратно лег, позволяя принцессе распластаться на его груди спиной. Она закрыла глаза, откидывая голову на плечо принца, и улыбнулась.

— Моя дева, — прошептал Ордерион на ухо, ласково поглаживая ее живот. — Сводишь меня с ума. Ты знаешь, как сильно я люблю тебя?

Рубин открыла глаза и повернула к нему голову.

— Так сильно, что едва голым не помчался за мной?

— Так сильно, что едва не разнес стену пульсарами, чтобы тебя догнать, — он улыбнулся. — И да, при этом я был голым.

Его пальцы скользнули вниз, начиная гладить все еще слишком чувствительное лоно.

Рубин застонала и развела ноги шире, позволяя бесстыдству продолжаться.

— Опять собираешься меня до изнеможения довести? — прошептала она и прикусила губу.

— Собираюсь, моя принцесса, — ответил он и впился в ее рот.

***

За завтраком Рубин клевала носом. Их разбудил камердинер Ордериона, который с непроницаемым видом извинился за беспокойство и известил принца, что уже четыре утра. Рубин накрыла голову одеялом и сильнее прижалась к горячему обнаженному телу любимого, брак с которым подвис в воздухе на неопределенный срок, явно превышавший отведенные ей три недели жизни.

Ордерион попросил камердинера «свалить к Дхару из его покоев и без стука больше не входить», после чего витиевато выругался и натянул одеяло выше, себе на голову.

Вспоминая о предрассветных утехах, которые последовали вслед за визитом камердинера, Рубин мечтательно улыбнулась и насадила на вилку кусок кроличьего мяса. Они с Ордерионом оказались хуже кроликов. И это нисколько ее не печалило.

Рубин то и дело косилась на отца. Ордерион за общим столом не присутствовал, что в свете предстоящих слухов казалось даже к лучшему. Отец выглядел на удивление спокойным, а ведь ему явно донесли вести, что Рубин застали в постели принца. И хотя после Ордерион тайком провел ее до покоев и заходить не стал, репутация дочери неминуемо окажется погребенной под завали сплетен и домыслов.

После завтрака отец не попросил Рубин задержаться. Не вызвал ее в рабочий кабинет после обеда. Король пребывал в добром расположении духа и за ужином, хотя морально принцесса уже основательно подготовилась к выволочке.

Рубин сама нагнала отца в коридоре, когда после ужина все разошлись.

— Папа, ты не желаешь поговорить со мной? — спросила она и тут же прикусила язык.

Отец остановился и вопросительно вскинул брови:

— А сама ты как полагаешь?

Рубин виновато опустила глаза.

— Тогда почему не говоришь? — пробормотала она.

— А это имеет смысл? — Дарроу осуждающе покачал головой. — Камердинер Орде — мой верный слуга. Он не распустит язык и не намекнет о том, что увидел. Но ты всегда можешь попасться на горячем, используя тайный проход. Все же, он создан для шпионов, которые периодически заглядывают в отверстия. Но существуют вещи и похуже чужой осведомленности, Рубин. Например, беременность вдовы. Каждый из нас пройдет по краю в ближайшие дни. И я очень надеюсь, что Орде вернется из путешествия в Небесный замок живым. Однако такой гарантии нет. Что будешь делать ты, если окажешься беременной?

— Мне три недели жить осталось, — она пожала плечами. — О более долгоиграющих последствиях я пока не думаю.

— А вы с ним вообще не думаете,