— Прости, друг, — тихо сказал он. Глаза заслезились, и он прикрыл веки.

— Дяденька, Вам плохо? — неожиданно спросила девочка, слезая с велосипеда и кладя его на бок.

Она подошла ближе и остановилась, ожидая ответа.

Павел поднял на нее глаза. Девочка показалась ему знакомой, похожей на ту, что расспрашивала Антонину Ивановну про танцующую собачку. Те же косички и белая курточка.

— Нет, нет. Все хорошо! — тихо сказал он, подумав про себя, что же здесь может быть хорошего.

Но решил не огорчать ребенка и улыбнулся.

Девочка быстро вскочила на велосипед и покатила догонять своих друзей.

Он подумал, что Блэк унес с собой кусочек будущего Павла, и никто никогда теперь не узнает, как им могло быть хорошо вместе. Точно так же уходят хорошие люди, унося с собой ожидаемые радости. Все то прекрасное и доброе, что предстояло впереди. А теперь его нет, и сможет ли что-либо заполнить эту пустоту, он не знал.

Подумал, что вот так судьба своим острым ножом отсекает от жизненного ствола человека сначала верхний слой кожи, а затем врезается все дальше в сердцевину, полосуя по несущим артериям, кромсая мышечные волокна, заставляя все сильнее прогибаться под порывами ветра. Под конец стоит подуть легкому бризу, несущему свежий воздух, как человек ломается. И все недоумевают, как же он перенес все прошедшие ураганы и бури, а тут — не выдержал…

Сам ли пес пожертвовал собой, или произошло совпадение — никто об этом не расскажет. И только ощущение предотвращенной Блэком случайно или умышленно трагедии, успокаивая, ложилось на душевную муку Павла, обращая ее в добрую память.

Все это время в квартире вела хозяйство Антонина Ивановна. Чувство вины в гибели Блэка стократно усилило в ней накопившуюся нежность и любовь, которую она обрушила всей мощью на маленького Клепу. А отражалось это в первую очередь на его кормлении. Павел не успел рассказать соседке про режим питания французского бульдога и, вернувшись из больницы, с ужасом увидел выкатывающийся к нему навстречу черный маленький рычащий бочонок с белой грудкой и огромными красными внутри ушами, покрытыми коростой от диатеза. За ним гордо следовала подслеповатая соседка, вытирая руки подолом халата. Ожидая благодарности, с умилением глядя на выкормленное чадо.

Но как только собака приблизилась к хозяину, ее тело заходило ходуном, словно меха гармони, выгибаемые то в одну, то в другую сторону. Огромные выпученные глаза старались насытить истосковавшуюся память знакомым и долгожданным обликом Павла. Даже в руках Павла, поднявших его вверх и прижавших к груди, он продолжал извиваться от радости, словно кусок толстого питона, стараясь уткнуться своей тупой фырчащей физиономией в лицо хозяина и лизнуть его шероховатым языком.

Надо было срочно переводить собаку на сухой корм и заниматься с ней физкультурой. Благо времени у Павла в период амбулаторного лечения было достаточно, а играть Клепа обожал.

— Попробуйте перевести его на диетический корм «Роял-конин» или «Хилс», — посоветовал ветеринар, — но ни в коем случае не давайте «Чаппи». Загубите им печень и почки, собака и года не проживет.

— Ты с выбором корма не торопись, — сказал Панкевич Серега, у которого к тому времени накопился немалый опыт общения с животными, в том числе и собаками, — приезжай ко мне, я тебе разного дам. Попробуешь, что ему понравится.

Клепе понравился только «Чаппи». Все остальные он игнорировал полностью, едва понюхав, поднимал голову и недоуменно глядел на Павла, словно спрашивая:

— Это можно есть?

Сбрасывать вес решили повседневными тренировками. Из игрушек Клепу больше всего интересовал мячик, хотя трудно было понять, любил ли он его или ненавидел. Выражение «от любви до ненависти один шаг» полностью укладывалось в психологию пса. Он мог безотрывно глядеть на мяч, который кто-либо держал в руках. Больше часа сидеть напротив, поедая его глазами. Так, что черные вытаращенные зрачки от напряжения слезились, образовывая вдоль морщинистого стопа темные мокрые дорожки. Но как только ему удавалось взять долгожданный предмет в пасть, выплеснувшаяся любовь не знала границ — охваченный ею, он расправлялся с мячом за полминуты, разрывая его на мелкие кусочки, иногда пытаясь проглотить. Быть может, чувствуя свою зависимость, он хотел доказать Павлу, что предан только ему? Считал мячики конкурентами хозяйской ласки и заботы, безжалостно уничтожая их, оставлял для поклонения только Павла.

Все нечто шарообразное, будь то камень или металлическая кругляшка на ограждении детской площадки, непременно привлекало его внимание, и он кидался, закусывая шарообразный предмет своей короткой пастью. Злился, если не удавалось сразу оторвать или перекусить, рычал и выл до пены изо рта.

Чтобы Клепа не бросался на неприспособленные для игры вещи, мячей покупалось несметное количество, и хранились они от него подальше. Во всех комнатах, на шкафах, подоконниках, этажерках — главное, чтобы он не мог достать. Стоило не уследить, и Клепа приносил их в зубах, растерзанные на клочки, предлагая взглянуть на результат своей преданности.

Мяч кидали, и он бежал за ним что есть силы, перебирая короткими кривыми лапами. Скребя ногтями, издавая учащенное цоканье по деревянному полу. Приносил мяч в зубах и, если никто не забирал, он с разочарованием рвал игрушку на куски. Если мяч кидался снова, то Клепа с удовольствием бежал за ним и приносил в своих кривых зубах, но, бывало, не отдавал.

На пятый или шестой раз он ложился у подобранного меча и разрывал его на части, словно наказывая за непослушание, ведомое только его собачьему разумению. Поэтому игрушки старались покупать соизмеримые с его пастью. Чем больше, тем лучше. Главное, чтобы он не мог прикусить и разгрызть.

Как только Павел не пытался отучить собаку уничтожать мячи. Однажды намазал один горчицей и бросил Клепе. Тот сначала насторожился от незнакомого запаха. Обнюхал его со всех сторон. А потом принялся слизывать желтый налет. Тем желанней оказался на десерт мяч — он разгрыз его, с удовольствием причмокивая.

В конце концов, решение было найдено. Павел купил большой футбольный мяч с толстой кожей, и они пошли гулять во двор. Клепа бился в него открытой пастью, но схватить не мог. Тем самым толкал его впереди себя и бежал следом, повторяя атаку за атакой. Наконец, в изнеможении валился на землю, вытягивая задние лапки, словно куриные окорока, клал голову на передние и пытался отдышаться. Через полминуты вскакивал, и погоня продолжалась до тех пор, пока мяч не упирался в какое-нибудь препятствие: высокий поребрик или угол дома. Тогда Клепа наседал на него по-взрослому: пробовал зацепить его поочередно то правым, то левым клыком, скоблил передними резцами, царапал когтями, прижимая лапами. Павел успевал выбить мяч, и футбольная схватка продолжалась.

Однажды на площадке для выгула владелец йоркширского терьера, качек бандитского вида с татуировкой на шее, сказал про Клепу, что тот дефективный: