— Животик!

Клепа замер. На мгновенье в его глазах промелькнуло недоумение. Но, увидев извиняющуюся улыбку хозяина, не раздумывая, брыкнулся на бок и задрал лапу. Его глаза просветлели и, еще полные удивления, заискрились счастьем. Как же он не мог понять, что это всего лишь игра. Не мог же хозяин, который постоянно о нем заботится, кормит и жалеет просто так, ни за что бить какой-то штуковиной.

И, почувствовав ласковые боязливые прикосновения пальцев Павла к своему животу, Клепа вскочил и бросился лизать его родное, почему-то соленое лицо, оставляя на нем розоватые подтеки.

Служба кружила свой хоровод, не давая остановиться и посмотреть вокруг. Весна сменяла зиму, затем приходило коротенькое лето, и очередная лавина дождей извещала о приходе осени. В редкие минуты свободного времени Павел частенько грустно глядел в окно, вспоминая прожитую жизнь. Ему казалось, что он делает что-то неправильно, но не может понять, что именно. Конечно, он знал, что надо чаще навещать родителей, продолжающих жить в пригороде. Общаться с ними. Заботиться о них. Но как это сделать, если он не может позаботиться даже о себе? Что он им расскажет хорошего? Как его выгнали из семьи? Как он тайком перезванивается со своей дочкой, подгадывая время, когда она уже пришла со школы, а Полина с мужем еще на работе? Наверное, они захотят увидеть внучку Кристину. И попросят ее привезти. Что он скажет им на это. Что они подумают о своем сыне — неудачнике, который оставил их квартиру бывшей жене и теперь мается в коммуналке? Хорошо, что не в общежитии.

Он давно не виделся со своим другом Серегой Панкевичем, который в трудную минуту выручил его из беды, предложив пожить у него. А Павел до сих пор так и не смог его отблагодарить. Мало того, даже не заехал после переезда из милицейского общежития.

Павел понимал, что убегает от проблем, словно должник от кредиторов, чувствуя, как загнанный зверь, что вскоре они окружат его со всех сторон и поймают будто мышь в мышеловку.

В такие минуты печали он пытался вернуться по тропке своей жизни и найти тот камешек, у которого свернул не туда. Память всегда приводила его к Танечке Машковой. Почему она осталась в стороне от его судьбы, почему разошлись их жизненные пути? Каждый раз воспоминания рисовали ее образ все более ярким. Какие-то детали, что казались ранее незначительными, теперь, словно пазлы, складывались в придуманную им общую картинку, трансформированную временем. Сочинялись целые истории, которые могли с ним произойти в случае изменения прошлого.

Еще лежа на больничной койке, Павел задумал найти Таню по картотеке паспортной службы. Ведь он знал ее адрес, а значит, есть возможность получить полные данные. Выяснить, уехала ли она куда-нибудь или проживает все там же.

Выйдя на работу, он установил, что Татьяна поменяла фамилию, теперь она Васильева. Видимо, вышла замуж. Позже переехала в Купчино. Была прописана там с мужем и двумя детьми. Дом был новый, пока не телефонизированный. В один из отгулов, Павел поехал в установленный адрес.

Войдя в набитый людьми автобус и протискиваясь в салон, он вдруг неожиданно осознал, что вот точно так же, как сейчас, поставив ногу на ступеньку, он хочет войти в чужую жизнь, где, быть может, о нем и не вспоминают вовсе. В жизнь, которая наполнена незнакомыми ему людьми, их друзьями, родственниками, неизвестными ему заботами и мечтами. А он будет протискиваться сквозь все чужое, цепляясь своими пуговицами, размахивая рукавами, пытаясь апеллировать к такому далекому школьному прошлому, что аргументы, которыми Павел оправдывал этот поступок, превращали его в «зайца», не заплатившего за проезд.

Ощущение нарушителя заведенных правил заставляли воровски оглядываться по сторонам, ища укромное местечко, чтобы не быть замеченным и выкинутым кондуктором на ближайшей остановке.

Но двери автобуса захлопнулись, перекрыв путь к отступлению. Ровный гул работы двигателя, периодическое сопение тормозов и скрип колес на повороте совершенно не успокаивали, не давали обдумать происходящее и ответить на пульсирующий в голове вопрос «зачем я это делаю?»

Он не представлял, что из всего этого может получиться. Встреча с Татьяной виделась ему как-то подспудно. Он старался успокоить себя тем, что в реальности они друг друга так и не увидят. Просто потому, что свою жизнь, как ему казалось, он чувствовал на много лет вперед и совершенно не видел в ней перемен. А значит, и судьбоносных встреч быть не могло. Исходя из этого, Павел предполагал, что Таня здесь вообще не живет, уехала на время или вышла в магазин. Знал, что второй раз он сюда не поедет. Такие выводы успокаивали Павла и придавали бодрости. Становилось легче дышать, шаг казался ровнее и тверже.

«В крайнем случае, — думал он, — я просто ее не узнаю и пройду мимо. А затем снова в автобус — и к себе. С чувством выполненного долга».

Хотя кому он был должен, он не понимал, и только где-то внутри себя чувствовал необходимость побывать там, где она живет. Где ее знают стены домов, лестничные ступени, двери в подъезд. Где висит почтовый ящик, куда она ежедневно заглядывает, ожидая весточки, быть может, от него.

Павлу казалось, что стоит ему очутиться в том месте, где некогда находилась Татьяна, он почувствует нечто важное, то, что потерял в своей жизни. Все его мысли выстроятся по порядку, и он поймет, для чего встречается с ней и сможет в дальнейшем понять, нужно ли ему что-то еще и как этого достичь.

Но сейчас, следуя на автобусе в район ее проживания, он не мог сказать себе ничего вразумительного, и от этого его поступок казался безумным, еще дальше уводящим по витиеватой тропинке жизни, в незнакомые чужие дебри.

В голову приходили мысли о Таниной семье. О муже. О детях. Единственное, что он понимал, это то, что ни в коем случае нельзя что-то разрушить. Но как это сделать, если собственная неустроенность стала его второй матерью? Все его благие намерения заканчивались крахом.

В конце концов, окончательно решив, что Татьяна вообще может не проживать по этому адресу, а быть только зарегистрированной, он успокоился.

Намеривался, предъявив удостоверение сотрудника милиции, поговорить с соседями, как учили. Придумает повод, например, скажет, что по соседству хулиганили подростки, расспросит о чем-нибудь. А затем плавно переведет разговор на проживающих в квартире Татьяны.

Ободренный этой мыслью, он вышел на остановке и пошел в направлении нужного дома. Это была панельная брежневка, ничем не отличающаяся от десятков других вокруг. Лужи, образованные выбоинами в асфальте, еще не просохли после утреннего дождика и детишки у подъезда мерили ее сапогами, стараясь залезть как можно глубже. Павел подумал, что вот и он, точно так, рискуя промочить ноги, безрассудно ставит сапог в самую глубину, надеясь, что вода не перехлестнет через край.

Он внимательно посмотрел на детей, стараясь угадать Татьяниного сына. Хотя сам не знал, как это возможно, поскольку в памяти остался только ее тонкий профиль, как едва колеблющийся трафарет на фоне школьной доски, голубоватый от цвета штор.