Костя, все время молчавший и поддерживавший Веру Пантелеевну, которую на кладбище почти совсем оставили силы, осатанел, когда увидел своего официального отца, заявившегося на поминки. На похоронах он побывать не соизволил! Как пояснил Быков, от которого за версту разило перегаром, был рабочий день, и ему пришлось «работать не покладая рук и ног». Федор Петрович привел и пышную крашеную блондинку, свою давнюю пассию, и трех детишек, таких же круглых и чванливых, как и папаша с маманей.

– Ну, отмучилась Верусик! – гаркнул Федор Петрович. – Что ж, все мы под богом ходим! Всем помирать и всем в могилах лежать! А вот, Костя, познакомься, это твои, так сказать, сводные братья и сестра...

Костя еле сдержался, чтобы не дать Быкову по морде. И фамилию этого человека он носит! Впрочем, неужели ему лучше было зваться Константином Гелло? Ни за что!

Федор Петрович продолжал говорить бестактности, а его супруга, как заметил Костя, принесла с собой большую хозяйственную сумку, в которую по-свойски складывала куски поминальных пирогов, конфеты и бутылки со спиртным. Парочка пожаловала сюда не для того, чтобы принести соболезнования, а чтобы поживиться!

Дети Федора Петровича вели себя шумно, смеялись, а под конец стали бегать по кафе, играя в догонялки. Константин не выдержал, склонился к уху Быкова:

– Уйми своих отпрысков, иначе я за себя не ручаюсь!

Федор Петрович гаркнул, велев детишкам угомониться, а потом, наполнив стопку до краев водкой, протянул ее Константину со словами:

– Давай помянем душу моей покойной женушки! Ее земной путь завершился, и моя миссия, стало быть, тоже. Наконец-то с моей Лидочкой пожениться сможем. А то все живем гражданским браком, стыдно ведь!

Костя, так и не пригубив, поставил стопку на скатерть. Если и пить за упокой души мамы, то не с этим отребьем. А Федор Петрович продолжал философствовать:

– Мы с покойницей, может, и не всегда ладили, но теперь-то все в прошлом! Кстати, Костя, мне ведь треть квартиры причитается. Я же там прописан! А хата у вас знатная, в самом центре! Так как поступим, сынок? Поменяем с доплатой, или ты просто уступишь нам комнату?

Чувствуя, что кровь бросилась к лицу, Костя дернул плечом:

– Не называй меня «сынок»...

– А что ж так? – осклабился Быков. – Ты ведь мой сынок, а я твой папка. Во всех бумагах так значится! Или ты теперь у нас белая кость, вспомнил о своем настоящем папане? Не поздновато ли, сынок?

– Я же сказал, что ты не должен называть меня «сынок»! – воскликнул Костя.

В душе у него клокотало. Быков явно пришел на поминки с единственной целью – унизить покойную маму.

– Не ты, сопляк, будешь мне указывать, как мне кого называть! – разъярился Федор Петрович. – А вопрос о квартире надо решить как можно быстрее. Сам видишь, у меня три ребенка. Или ты один решил в роскошной хате жить? Нечестно получается! Я для твоей мамаши ой как много сделал! И не претендовал даже на то, чтобы как муж выполнять супружеские обязанности, хотя имел полное право...

Костя не выдержал, нанес ему сильный удар в лицо. Федор Петрович, покачнувшись, грохнулся вместе со стулом на пол. Его любовница, Лидочка, завизжала, дети запищали. Быков с трудом поднялся – лицо у него было все в крови.

– Ну, ты за это ответишь! – пробормотал он злобно. – Причем по всей строгости закона, сынок!

* * *

Константин сожалел, что не смог сдержаться и устроил на поминках драку, но, право же, Федор Петрович это заслужил.

Под вечер молодой человек, проводив Веру Пантелеевну на вокзал, вернулся в пустую квартиру. Все здесь было таким чужим и неродным... как будто он попал в другой мир.

Раздался звонок в дверь. Наверное, пришел кто-то из соседей, чтобы выразить соболезнования или поинтересоваться, как дела. Меньше всего Косте хотелось с кем-то беседовать, выслушивать однотипные излияния, кивать головой. Он решил не открывать. Но звонок повторился, а затем кто-то стал барабанить в дверь. Костя прошел в прихожую, рывком распахнул дверь, желая утихомирить буяна, – и увидел двух милиционеров, за спинами которых прятался Федор Петрович. На лице отчима расплылся знатный синяк, а губа была расквашена.

– Вот он, мой сыночек! – заявил Быков саркастически. – К вашим услугам, товарищи милиционеры!

Те, сухо представившись, прошли в прихожую. Один из них произнес:

– Константин Федорович, к нам поступило заявление от вашего отца, Федора Петровича Быкова. Он обвиняет вас в нанесении тяжких телесных увечий.

Костя покачал головой:

– Да не отец он мне, а отчим... Он заслужил. Так ему и надо.

– Вот видите, товарищи милиционеры! – взвился Быков. – Он – социально опасный элемент! На меня руку поднял! При детях! И на поминках! Как я его мать-то любил, пусть земля будет ей пухом... А у него, наглеца, ни стыда ни совести...

Костя ринулся на Федора Петровича, который живо отскочил в сторону. Милиционеры скрутили молодому человеку руки, щелкнули наручники.

– Вы пройдете с нами, – заявил один из них.

– Вот так и надо! – удовлетворенно ухмыльнулся Федор Петрович. – А то совсем молодежь распустилась!

Костя понял, что означали слова Быкова «ты за это ответишь». Отчим побывал в милиции, где подал на него заявление, затем сбегал к врачу, который запротоколировал синяки на его лице, и шестеренки неповоротливой государственной машины закрутились.

Оказавшись в КПЗ, Константин думал, что его скоро выпустят, но не тут-то было. Его вызвали на допрос, и он узнал, что ему предъявляют обвинение по нескольким статьям, в том числе в нанесении тяжких телесных повреждений, а также в торговле наркотическими веществами. Молодой человек оторопел. Согласился, что отчима ударил, но всего один раз. Ведь и свидетели есть, что тот сам на рожон лез! А вот о наркотиках он ничего не знает.

– Ну, Федора Петровича вы ударили не только в кафе, на поминках, – протянул следователь, неприятный тощий тип с жидкими усиками, в больших роговых очках. – Имеются показания сожительницы Быкова, Василенко Лидии Николаевны, а также трех их несовершеннолетних детей о том, что вы спустя некоторое время заявились на квартиру к потерпевшему и, вызвав его в коридор, снова нанесли ему увечья.

– Он врет! – крикнул Костя. – Я даже не знаю, где Быков живет со своей любовницей!

Следователь вздохнул:

– Напрасно вы отрицаете очевидное. А насчет наркотических веществ... В вашей квартире обнаружено не менее двадцати ампул гидрохлорида морфина.

– Моя мама умирала от рака, морфин требовался ей, чтобы снять боли, – ответил понуро Костя.

– Да, как я знаю, ваша мать страдала онкозаболеванием и ей в самом деле были прописаны наркотические вещества, – продолжил следователь, – но как вы объясните тот факт, что ампулы все еще находятся в вашей квартире? А также то, что на поминках, до ссоры с отчимом, вы предлагали ему помочь со сбытом морфина?