Дики приблизился к нему еще на шаг.

— На самом деле ты мне не нравишься, и я тебе не доверяю, но если ты потеряешь эту работу, это причинит ему боль. ТВОЕМУ ОТЦУ ЭТО НЕ ПОНРАВИТСЯ, это ты понимаешь?

— Да, сэр. — Льюис сконцентрировал все свое внимание на окнах комнаты. Все они были полностью заклеены, и даже не было ручек, чтобы их в принципе можно было открыть.

— Не стоит воображать, что эта работа представляет собой нечто большее, чем в действительности. Это моя компания, и я должен защищать наши интересы. Я буду платить тебе почти ничего за эту никчемную работу. Что ты на это скажешь?

У Дики было полное право разговаривать с ним таким образом; Льюис не собирался на него злиться, он намерен был оставаться спокойным. Он целых два года заставлял себя оставаться спокойным, общаясь с людьми, которые только того и хотели, чтобы он вышел из себя.

— Ты лично меня абсолютно не интересуешь, Льюис, ты — источник неприятностей. Я никогда не воспринимал никаких оправданий твоему поведению случившимся с твоей матерью и всем прочим: ради Бога, у нас у каждого есть свои проблемы. Мы все вздохнули с облегчением, когда тебя в конце концов посадили, и я не думаю, что…

Они хотели вывести его из себя, чтобы избить его, или посадить, или просто показать, что он ничтожество, — если это было нужно кому-то доказывать, — но он не собирался на них злиться, он будет спокоен. Дики закончил говорить, а Льюис не заметил этого. В комнате повисла тишина.

— Ступай. Давай, шевелись.

Дики засмеялся и подтолкнул его в плечо; теперь Льюис заметил, что тот стоит вплотную к нему и внимательно на него смотрит, но так и не мог вспомнить, о чем он говорил.

В голове был провал, словно пропущенный шаг. Он догадался, что собеседование закончено. Дики, похоже, чего-то от него ждал. И явно не того, чтобы он продолжал держать язык за зубами.

Льюис напряженно думал.

— Благодарю вас, сэр, — сказал он.

Выйдя из конторы, он сел в машину Тамсин. Руки его дрожали.

— Тебя не было целую вечность! — воскликнула она, запуская двигатель, и автомобиль снова затрясся по колее, прежде чем выехать на дорогу с твердым покрытием. — Ну? Как все прошло?

— Что прошло?

— Тебя взяли на работу?

— А… Да.

— У-и-и-и-и! — завизжала она и, хохоча, замахала высунутой из окна рукой. — Молодец!

Она снова засмеялась, а он закрыл глаза. Его пугало, что он не мог вспомнить сказанного ему Дики и даже сколько он там находился. Ему нельзя было снова становиться таким. Он не собирался опять возвращаться к этому. Он теперь был не в тюрьме, он был у себя дома.

Она притормозила, потом съехала на обочину и заглушила мотор. Он посмотрел на нее.

— Что?

Он видел, как она вздохнула и при этом слегка выгнулась на сиденье, словно наслаждаясь, что она та, кто она есть — Тамсин.

Дорога была пустынна, солнце палило машину, но в кабине стоял полумрак. Он ждал. Ему уже доводилось чувствовать себя парализованным, а сейчас его заполняло ощущение этого легкого полумрака и близости Тамсин, которая смотрела на него.

— Ты не мог бы опустить верх? — сказала она.

Он вышел и сделал то, о чем она просила, стараясь при этом не смотреть на нее.

Льюис снова сел в машину. Она не заводила мотор, а стала снимать свой кардиган. Она снимала его очень продуманно, подчеркивая то, как она это делает, и то, как она вся светится под солнцем.

— Господи! — сказала она.

— Жарко?

— Ужасно.

Она выглядела как девушка, которая хочет, чтобы ее поцеловали. Нет, не так: он сам хотел ее поцеловать, это было не ее желание. С чего бы Тамсин Кармайкл хотеть с ним целоваться? Он старался не думать об этом, но она, казалось, дарила ему себя и к тому же мотор так и не завела.

Она медленно заправила локон за ухо, и теперь он уже не мог оторвать глаз от нее, от щели между ее ключицами и платьем, платьем из легкого ситца, которое хоть и скрывало ее формы, но все же давало понять, какие эти формы под ним. Он не двигался, смотрел на нее, думал о том, что может поцеловать ее, и одновременно старался не подавать виду, что думает об этом.

— Помнишь, как мы играли, когда были детьми?

Она сказала это шепотом, как будто собиралась поведать какую-то тайну. Он кивнул, пристально глядя на нее. Она немного подалась к нему.

— Я очень хорошо помню твою маму, — продолжила она, заглядывая ему в глаза. — Это была прекрасная женщина. И очень красивая. Когда я узнала, как она погибла, я плакала. — Ее широко раскрытые глаза смотрели ему прямо в душу. — Помнишь, какой терпеливой она была по отношению ко всем нам? Ко всем нашим шумным играм? Тебе было десять, когда она утонула — прости мне эти подсчеты! Значит, мне тогда было двенадцать…

Похоже, она не замечала, что с ним делает, а может быть, как раз замечала и получала от этого удовольствие.

— Давай не будем говорить о ней, — тихо сказал он.

— Да, конечно! — небрежно бросила она. — Твой отец встретил Элис в тот же год! Мне кажется, что она тогда не выносила даже звука имени твоей мамы! Для тебя это было ужасно, не так ли?

С него было достаточно.

— Послушай…

Она положила руку ему на плечо.

Руки ее были в коротких белых перчатках, она касалась его рукой, и это уже не походило на то, как она флиртовала с ним перед этим, — вероятно, он заблуждался относительно этого флирта, он уже не был уверен, но это выглядело жутко сердечно. Ее легкие пальцы по-прежнему лежали у него на плече, и он чувствовал ее всем своим телом.

— Мы приглашаем всех вас в воскресенье пообедать у нас и поиграть теннис.

Льюис старался взять себя в руки.

— Хорошо. Спасибо.

— Отлично, — сказала она и завела мотор.

Она казалась очень довольной, но больше не проронила ни слова, за исключением короткого «до свидания», когда высаживала его из машины.

Льюис вошел в холл. В доме стояла тишина. Он ослабил узел галстука и сел на нижнюю ступеньку лестницы. Дверь в кухню открылась, оттуда выглянула Мэри, но, увидев его, слегка прищурилась и снова скрылась за дверью.

За неделю до освобождения его вызывал для разговора начальник тюрьмы Брикстон. На стенах его кабинета висели плакаты, предлагающие работу по разным специальностям, которыми Льюис не владел, а начальник задавал ему вопросы насчет учебы в школе и планов на будущее. Он, несомненно, был потрясен тем, что в Брикстон попал «сынок аристократов». Что ж, начальник тюрьмы был бы им сейчас доволен. В воскресенье он отправляется на званый обед и будет играть в теннис, а в понедельник начинает работать. Все выглядело так, будто он реабилитирован. Глядя в пол, Льюис улыбнулся, прикрывая рот ладонью, словно боялся быть застигнутым в этот момент. Похоже, для него было рискованно улыбаться, он не был уверен, что этим каким-то образом не скомпрометирует себя. Затем он лег спиной на ступеньки, стал думать о Тамсин Кармайкл и снова улыбнулся, потом встал и вышел в залитый солнечным светом сад.