Я покачал головой.

— Ничего не выйдет. Этот случай относится к делам общественного, а не частного обвинения.

— Ты юрист?

— Изучаю право, — подтвердил я и кинул быстрый взгляд в окно. Автомобиль неспешно катил знакомой дорогой; мы точно двигались в сторону комендатуры.

— Поверь, опытные крючкотворы разбираются в подобных вещах несравненно лучше студента-первокурсника, — заявил господин Горский.

— Это не отменяет того факта, что в силу заболевания Феликсу противопоказана работа со сверхэнергией. И ещё остаётся покушение на убийство!

Леонтий Горский покривил уголки рта.

— Активная жизненная позиция — это замечательно, но не стоит пренебрегать и собственными интересами. За отказ от претензий семья Феликса уполномочила меня выплатить каждому из пострадавших по тысяче рублей.

— Могут себе позволить! — выдал я, не сдержавшись.

— Могут, — спокойно подтвердил старик.

Я задумался. Тысяча рублей — большие деньги. Даже состоятельное семейство не пойдёт на такие траты, если не будет уверено в успехе предприятия. Именно поэтому я не преминул уточнить:

— Вам нужен просто отказ от претензий?

Леонтий Горский улыбнулся.

— Феликс — больной человек. Его следует лечить, а не судить. В том инциденте нет его вины, просто начался припадок, и он не удержал под контролем сверхсилу, только и всего.

— А! — понимающе протянул я. — Нет умысла, нет и вины. Хотите поставить под сомнение сам факт преступления.

— Согласен пойти нам на встречу? — уточнил господин Горский. — Ничего сверхъестественного помимо отказа от претензий мы не попросим. Разве что поправишь показания, исключив из них предшествовавший инциденту обмен репликами.

Я хмыкнул.

— Ничего не выйдет.

— Мы не станем повышать сумму компенсации, — неверно расценил мой отказ собеседник. — Пока что этот вариант представляется нам оптимальным, но есть и другие — куда менее затратные в денежном отношении, просто не столь быстрые.

Вновь навалилась чужая воля, по спине пробежали мурашки. Стало тошно и страшно, но я заставил себя удержать на лице беспечную улыбку и небрежно отмахнулся.

— Не собираюсь торговаться. То, что Феликса поместят на принудительное лечение меня целиком и полностью устроит. Это даже более унизительно, нежели высылка из страны, раз уж тюремный срок ему стараниями ваших крючкотворов в любом случае не грозит. — Я развёл руками. — Всё б ничего, но тот обмен репликами слышал не только я. Не хочется давать следствию повод для обвинений в даче ложных показаний.

Леонтий Горский сузил глаза.

— Товарищи Феликса ни о чём подобном не упоминали.

— А Валентина Паль — упоминала.

— С ней мы договоримся, не волнуйся на этот счёт. А внесение изменений в показания наши юристы возьмут на себя.

— Нет! — отрезал я. — Что-нибудь пойдёт не так, вскроются противоречия… Нет, так не пойдёт. Я поговорю с Валей и дам ответ за нас обоих. Как с вами связаться?

Ответный взгляд едва не вдавил в кресло, до того оказался тяжёлым.

— Нам бы хотелось сделать всё быстро, — в словах почудилась плохо скрываемая угроза, и тут уж я не удержался, сглотнул; пусть и выдал неуверенность судорожным движением кадыка, но иначе из пересохшей глотки и слова бы не выдавил.

— Тянуть не буду, отвечу завтра в первой половине дня.

— Визитку даст шофёр. Когда позвонишь и спросишь меня, скажи, что по личному вопросу.

Автомобиль остановился за квартал от комендатуры, и я распахнул дверцу самостоятельно, не дожидаясь, когда это сделает шофёр. Просто находиться с жутким стариком в салоне стало попросту невмоготу. Даже прощаться не стал, принял у водителя бумажный прямоугольник с золотым тиснением букв и зашагал прочь. Шёл и радовался жизни, разве что немного беспокоился, не слишком ли быстро дал слабину.

Но, с другой стороны, а стал бы я упираться, будь сам по себе? Принципы — это здорово, но и тысяча рублей — тоже совсем немало. Да и такому персонажу попробуй откажи! Душу из тебя вынет, но своего добьётся. Пошёл бы я на уступки или закусил удила? Кто скажет?

В любом случае однозначного ответа на этот вопрос я дать не мог, зато наверняка знал, что ни при каких обстоятельствах не стану заниматься самодеятельностью. И потому первым делом заглянул в клуб и позвонил на домашний номер капитана Городца. Пусть и говорят, будто утро вечера мудренее, но не стал тянуть. Ещё не хватало оказаться в неблагонадёжности заподозренным. Опять же на душе полегчало. Ну да — теперь пусть у начальства на этот счёт голова болит. А я — спать!

Взялись за меня уже утром и — куда там господину Горскому! — не только душу вынули, но ещё и кишки все вымотали. Поначалу я наивно рассчитывал о своей связи с Юлией Сергеевной умолчать, но слово за слово и вытянули все подробности. Именно вытянули: ни свет ни заря в комендатуру пожаловал Альберт Павлович, оказал содействие Георгию Ивановичу. Хотя, кто из них первую скрипку играл, это ещё разобраться надо.

— Классическая вербовка! — объявил капитан Городец, узнав подробности моего знакомства с госпожой Карпинской.

— Ничего классического тут нет, — возразил ему институтский консультант. — Кто он такой, чтобы его через постель вербовали, скажи? Подпоить и в доверие втереться, карточный долг навесить или на бильярде обуть просто так, на будущее — это понятно. Даже с девкой гулящей свести, которая из себя невинность строит и высокие чувства изображает, — тоже ничего из ряда вон. Но не столь же прямолинейно!

— Так, может, она и строит? — предположил Георгий Иванович.

Альберт Павлович закрыл глаза и начал вещать:

— Юлия Сергеевна Карпинская из младших Карпинских, эмигрировавших после революции сначала в Лютиерию, а после и в Айлу. Дворянский род средней захудалости, кое-как держится на плаву, но и только. Старшая ветвь, представленная семьями её двоюродных дядьёв, не особо преуспевает, но и далеко не бедствует. Фёдор Ильич Карпинский занимает пост сопредседателя комиссии по возвращению соотечественников на родину. Нет, эта барышня отнюдь не подсадная утка, она из хорошей семьи. Такая с кем попало без веской причины спать не станет.

Капитан Городец хмыкнул и спросил:

— Так они с кем: с Михаилом или с Николаем?

— В этом гадючьем клубке попробуй — разбери! — досадливо поморщился Альберт Павлович. — Попытаюсь разузнать. Но, сдаётся мне, всё же с Николашкой.

Я не утерпел и спросил:

— А как вы это всё помните?

— Есть такая мнемоническая техника, называется «Дворец памяти», — подсказал куратор и откинулся на спинку стула. — Нет, Георгий Иванович, ты меня хоть режь, но если это и вербовка, то на игру вдолгую. Вскройся операция по Стребинскому на подготовительном этапе, Петю бы загодя на короткий поводок взяли. Нашли бы чем прижать.