Дело в том, что по существующей судебной процедуре эксперты приравниваются к свидетелям и их вызывают только непосредственно на допрос. До этого счастливого момента эксперт сидит в коридоре и ждет, то есть пропускает весь обычный судебный цирк с конями. Мы себе такого позволить не могли, поэтому, если процесс был открытым, я приходил на заседание и слушал все подряд, записывал на диктофон, а также пересказывал потом Вике в лицах. Так было у нас заведено.

Пока тетка репетировала, не обращая на меня внимания, я принялся рассматривать местную публику. Адвокаты, юристы и эксперты всех мастей бросались в глаза сразу. На мужчинах были аккуратные хорошо сидящие костюмы, тщательно подобранные галстуки и рубашки, блестящие туфли: даже в лютый холод или в тридцатиградусную жару это всегда остроносые, полностью закрытые модели на тоненькой кожаной подошве. Женщины-юристы предпочитают костюмы-тройки, неброские, неяркие, нефасонистые, но громко сообщающие о своей дороговизне материалами и идеальным кроем. Все это вместе называется адвокатским имиджем, который должен успокаивать клиента предсказуемой деловой элегантностью. Эксперты тоже стараются не отставать от юридической братии. Вика, например, явилась в сером мягком пиджаке и строгой юбке до середины икр. Шедевром образа были, конечно, сапоги, на платформе и огромном каблуке, совершенно нефункциональные, но красивые. На голове у нее был накручен кокон – кажется, в 70-е это называлось бабеттой, а челка зачесана строгой гелевой волной. Вообще, сегодня тетка наконец-то выглядела привычно для меня – то есть превосходно, стильно, благополучно.

Царившая в коридоре суда тщательность – в гардеробе, в выбритых до гладкого блеска подбородках, в острых запахах духов и лосьонов – говорила о том, что люди пришли сюда не просто на работу. Они явились на бой, на родео, на сцену, и выступать каждый намеревался так, чтобы не пришлось делать дубль.

Состояние истцов и ответчиков заметно отличалось. Эти что-то лихорадочно вспоминали, звонили по телефонам, садились, вскакивали, прохаживались туда-сюда. Одеты они были кто как: слишком богато, слишком бедно, и этой своей неупорядоченностью резко отличались от людей, для которых сутяжничество было частью привычного хода жизни.

Вдруг в этой серо-черно-белой толкотне мое внимание привлекло яркое голубое пятно. Я поднял глаза и, конечно, сразу узнал ее. Она была все так же эффектна, как и два года назад, когда я видел ее в последний раз. По направлению к нам шествовал эксперт со стороны профсоюза – Ада Львовна Миллер. Заметив ее, люди невольно расступались, поэтому ничто не мешало женщине гордо нести себя и весь свой нетривиальный туалет. На Аде Львовне было длинное голубое платье из какого-то летящего струящегося материала, с крупным цветочно-цыганистым узором, которое на ком угодно смотрелось бы вульгарно, но только не на ней. Миллер шла легко, кокетливо цокая каблуками. Ее черные гладкие волосы были сегодня собраны в непростую на вид корзину. В общем, она напомнила сказочную королеву: бледнолицая, высокая, с талией, плотно обхваченной красным лаковым поясом. Все это цветовое богатство радостно играло в скучном коридоре районного суда.

Вика посмеивалась над ее манерой одеваться, называя попугаем. На мой же взгляд, Миллер многоцветье очень шло: она умела преподнести себя, во всяком случае, ее появление вызвало в коридоре суда живейший интерес. Сама Ада Львовна привычно не замечала повышенного внимания: неспешно шла вдоль скамеек и людей, близоруко щурилась, пытаясь прочитать на табличках фамилии судей. Дойдя до нашей двери, она сама себе сказала «мг», развернулась на каблуках и наконец увидела нас.

Поставьте мне вместо головы Викину мультиварку, если я ошибся. Миллер не ожидала: глаза ее заметно округлились, она слегка вздрогнула, но уже в следующую секунду ее губы растянулись в широкой профессиональной улыбке.

– Сколько лет, сколько зим мы с вами не виделись, дорогая моя Виктория! – воскликнула Миллер. – И Саша здесь, здравствуйте, Саша!

Голос ее тоже слегка завибрировал, но это была лишь секунда. Мы ответили на ее приветствие, а Вика еще и ухватила Миллер за руку, пожав ее по-мужски. Инстинктивно женщина попыталась отдернуть руку, но мгновенно передумала. Так они и стояли почти минуту, держась за руки, рассматривая друг друга с одинаковыми пластмассовыми улыбками на лицах, глядя на которые оставалось только делать ставки, насколько громким будет скандал.

– Я даже не узнала вас, – начала Миллер, слегка поведя головой в сторону, как будто сделала первое движение индийского танца. Эта неестественность выдавала колоссальные нервные усилия.

– Богатой буду, – лучисто улыбнулась в ответ Вика и наконец разжала ладонь.

Дамы сели друг напротив друга и снова улыбнулись, как бы приглашая к разговору, но обе молчали. Миллер уже овладела собой: улыбки у нее стали выходить живые, изысканные, наклоны головы – церемонные, глаза смотрели с нежностью, пониманием и поистине философским смирением. Все то же зеркально отобразила Виктория. На моих глазах разворачивалась игра, которую можно смело назвать «инструкция по подчинению». Это вам не жалкий Дейл Карнеги с его детской песочницей для лидера, не «50 оттенков серого» и не пособия по полевой психологии, как соблазнить миллионера. Это высший пилотаж.

Предыдущая встреча Миллер и моей тетки закончилась разоблачением вора-плагиатора, потерей работы для одного доцента, а сам я при этом разъезжал по городу в женском парике и Викиной юбке[10]. Они друг друга стоят, так что это обещало быть интересным.

Итак, картина первая: прощупывание почвы.

– Вы позволите, я немного поготовлюсь? – Вика вдруг кивнула на свои бумаги, и Миллер, как вежливому человеку, осталось лишь согласиться.

Ада Львовна откинулась на спинку своей лавки и замерла на несколько секунд, собираясь с мыслями. Своим молчанием Вика, безусловно, провоцировала: просто сидеть напротив оппонента и не говорить ничего было не в характере Миллер, она обязательно попытается взять инициативу. Тот, кто начинает, выбирает тему, направление и тон разговора, а это уже само по себе многое говорит о намерениях и настрое человека. Они обе прекрасно знали об этом, молчание затянулось, но Миллер этот разговор был нужен немного больше, чем Виктории, поэтому прошла пара минут, и Ада Львовна заговорила.

– Перед смертью не надышишься, помните такую студенческую поговорку? – игриво улыбнулась женщина.

Виктория медленно подняла голову, улыбнулась в ответ.

– Умирать никто вроде не собирается! – тоже пошутила тетка. – Это всего лишь суд.

– Лучше расскажите, как ваши дела, Виктория? – Примадонна сделала большие трогательные глаза.

– Мои дела хорошо, – нежно отозвалась Вика. – А как ваши?

Миллер грустно улыбнулась:

– Жить можно.

Виктория слегка нахмурилась, как того требовали приличия, и поинтересовалась с достаточной для случая тревогой в голосе: