Дверь скрипнула. Дан сделал всего один шаг в Манипуляционную и тут же замер, завидев нас.

— О! — выдохнул он. — И вы… здесь.

На нем лица не было, бледный, точно кровь отхлынула от волнений. И, очевидно, Дан понял, что мы это заметили, потому что смущенно потер затылок.

— Выудил кое-что неприятное в переводе. Как раз хотел с Ламией это обсудить… Думал, она поймет, что с этим делать. Как всегда.

— А ты не знаешь, где она? — уточнил я.

— В последний раз, когда я ее видел, она неслась на склады. Может, все еще там?

Дан даже не пошевелился, когда мы выходили. Он все бесцельно смотрел куда-то вперед, пока от души отслаивался холод.

— Чего это с ним? — озадачился Стеф, оглядываясь.

— Если переведенное даже Дана потрясло, то это делает реакцию Поллукса еще более тревожащей.

Склад находился в дальней части шестого этажа и занимал целую его треть. Ему предшествовала длинная галерея, на стенах которой были развешаны части лат и оружия эквилибрумов. Внушительное, сверкающее зрелище. А вот двери склада были простыми и гладкими. И приоткрытыми.

Мне показалось, что оттуда надувал какой-то мерзкий холодок. Он стелился по полу у моих ног, разливался по всему залу.

— Ты чего встал? — нахмурился Стеф, толкая створку двери.

— Да так… — выдохнул я, стараясь унять застучавшее сердце. — Предчувствие какое-то неприятное.

— Опять твои звездные закидоны?

Внутри склада все выстраивалось строго и по полкам. Дальние концы стеллажей терялись в полумраке. Какие-то предметы хранились за стеклом и под защитой, например люминарные клинки или искрящая молниями сфера. Но большей частью вещей можно было пользоваться, просто оформив заявку. Манипуляционный отдел приходил сюда за элементами с других планет, протекторы могли брать особое оружие, камни и огонь для создания метеороида, кометную пыль в бочках и прочие бесчисленные блага заоблачного мира.

Я как раз засмотрелся на синюю маску, как вдруг под ногой хрустнул осколок стекла.

— Так ведь не должно быть, верно? — с сомнением обратился я к Стефу, кивая вниз.

— Ассисты бы почистили давно, — мрачно ответил тот, натужно поднимая на меня глаза.

Теперь даже он что-то почувствовал.

Мы пошли дальше по следам осколков. Через некоторое время я увидел пятна, разросшиеся по ковру маковыми цветками.

Капли крови.

Вздрогнув, я ринулся вперед, чтобы глянуть за поворот, развеять страхи. И резко отступил, с трудом заставляя себя дышать. Стефан же потрясенно уставился на кровавую лужу, тянущуюся извилистой рекой.

— Твою мать… — только и смог выдать он.

Ламия лежала у основания стеллажа. Очки валялись рядом, разбитые вдребезги. Я нагнулся и оледеневшими, трясущимися руками повернул к себе ее лицо. И немедля отдернулся.

Я с изумлением разглядывал собственные руки. Ничего. Совсем-совсем ничего. Я мог коснуться барьера в душе Бетельгейзе, проваливался в хаос душ сплитов. Но, тронув Ламию, я впервые в жизни ничего не увидел и не почувствовал, словно не человека касался… Меня затошнило. Вот как живут обычные люди? Для них все будто мертвые при касании?

Я нервно сглотнул и затрясся от страшного понимания случившегося.

Почему я сразу не пошел с ней?..

Еще теплая, даже горячая. Но никакой души и в помине уже не было. Вязаный жилет пропитался кровью, удар лезвия был нанесен точно в солнечное сплетение.

— Макс! — окликнул меня Стефан, выводя из ступора. Он потрясенно смотрел на разбитый стеклянный ящик. — Похитили оружие!

Я отчаянно пытался связать все факты в опустевшей голове. Ламия застала вора? Но кто это был?

Внезапно в руке протекторши что-то блеснуло. Я потянул за порванный шнурок, и с него соскользнула подвеска. Она, звякая, откатилась на метр и в прямом смысле уставилась на меня. Плоским зеленым глазом.

* * *

Маяк рассыпáлся. Его останки растворялись в космосе, вместо того чтобы стать новыми звездами.

В этот раз я не шел, а бежал так быстро, что, казалось, вот-вот оторвусь от земли. Маяк не приближался, но мне было плевать. Сара находилась где-то здесь, я чувствовал. Но не слышал.

Только гром мироздания.

И тут колосья расступились, выставляя фигуру под светом гигантской планеты, смотрящей на меня зеленым глазом. Человек стоял ко мне спиной, укутанный в темный плащ.

— Тебе быть тут не следует, — прогудел он, сотрясая мир.

От меня отвалилось несколько частиц. Я напряженно смотрел на силуэт, не в силах сдвинуться с места.

— Максимус… — прошипел человек, и образ его налился тенями. — Хочешь взглянуть в нее? Хочешь заглянуть в бездну?

Сердце замерло, остановились планеты в небесах. И в этой полной тишине он повернулся.

Я смотрел в лицо Грея.

Ужас захлестнул меня при виде его глаз. Сплошные ядовито-зеленые зрачки, никакого белка. И этими уродливыми глазами он спокойно и непоколебимо взирал на меня в ответ. Мое тело распадалось быстрее.

— Скоро ты сможешь это сделать. — Грей выпрямился. — Как и каждый из нас. Обливион примет всех. Мы будем едины.

Мир рухнул под его зеленым взором.

Часть II

И звезды как пыль

Глава XVI

Равные бесконечности

Полторы недели. Уже прошло полторы недели со смерти Ламии. Ее прах теперь покоился в усыпальнице рядом с предыдущими носителями знака Близнецов.

Протекторы обязаны записывать последние слова заранее, на случай гибели. Таких сообщений были тысячи. Небольшие зеркала, что занимали весь огромный коридор перед Усыпальницей, всегда источали призрачную реку шепота. От этого по коже неизменно пробегали мурашки. В каждом зеркале находился покойный люмен-протектор — он что-то говорил, невнятно роптал, донося до нас последнюю волю. Дорога Постскриптума, так некоторые называли коридор. Мы шли по этому пути, всегда держа в голове, что в определенный день наш собственный голос станет частью вечного, еле слышного потока. Все как один, никто не различим, пока сам того не захочешь. И я слушал ее голос. Много-много раз. Поэтому даже сейчас продолжал прокручивать запись в собственной душе.

— Так, уже можно говорить? — спросила Ламия, усаживаясь за стол. Она, как обычно, поправила свои очки. — О, и вправду! — Близнецы откашлялась и нервно посмеялась: — Ну что ж… Смерть, да? Что я оставлю после себя — горстку слов? Так, получается? Мне как-то не думается, что многие станут слушать это, но, может, кому-то будет интересно, что там хотела под конец сказать эта чудачка.

Ламия снова посмеялась, но уже не так громко. Она растерянно опустила глаза.

— Мне бы не хотелось об этом говорить, на самом деле мысли о собственной смерти по понятным причинам несколько удручают, но таков обычай, верно? Один из законов Вселенной