— Даже если будут кричать, что пожар и стучать в дверьногами, все равно не открою!

Я оглянулась на Эрика, он был красен.

Как я уже успела заметить, краснел он от злости. Тольконепонятно было, на кого он сейчас злится: на меня, на мужей или на бандитов.Вошел Гораций, гавкнул вопросительно, спрашивая, куда все подевались.

— Ты еще будешь мешать! — зарычал на него Эрик, иГораций удалился, обиженный и удивленный.

Эрик одним шагом пересек прихожую и ловким движениемвысвободил меня из куртки. Он погладил мои плечи под пушистым свитером ипопытался найти губами ту ложбинку на шее, как он это делал два дня назад,когда мы стояли с ним, обнявшись, на лестнице. В голове у меня промелькнулаужасная мысль, что свитер шерстяной, а такие вещи очень впитывают запах. Исейчас Эрик вместо запаха любимой женщины вдохнет жуткую смесь карбофоса,плесени и затхлости, ведь я почти сутки провела на том ужасном диване.

Я отстранилась легонько.

— Милый, мне бы принять душ, — Душ, — бормоталон сердито, — душ, завтрак, Гораций, потом мужья придут, потом соседи,потом внушают всякую дрянь, потом тебя вообще похищают. В этом доме можнопобыть наедине хоть полчаса?

Он сдернул с меня свитер одним рывком, и вся так долгопредставляемая мной картина шикарной любви при свечах и чтобы играла тихаямузыка мгновенно улетучилась. Действительно, мы с Эриком не в том положении,чтобы ждать. Мы ведь как на войне: не сегодня-завтра опять случится что-нибудьиз ряда вон выходящее. Эрик уже тащил меня в комнату, ногой отпихивая опятьприпершегося Горация и отмечая снятой одеждой наш путь, как Мальчик-с-Пальчик —гречневой крупой. Диван в гостиной был не разложен, но это Эрика не остановило.Он продолжал бормотать что-то сердито, под треск отрываемых пуговиц…

Примерно через час я немного очухалась от холода. Эрик лежалрядом очень тихо, глаза его были закрыты, но я знала, что он не спит. Ятихонько завернулась в диванное покрывало и подумала, с чего это, собственно,мы с ним так завелись? Вроде бы далеко не дети, давно уже находимся в томвозрасте, когда можно вполне контролировать свои чувства. Ну я, допустим,уступила грубой страсти, но его-то с чего так разобрало?

Я вспомнила все только что происшедшее и решила потом, втихую минутку, осторожно расспросить Эрика, нет ли у него в роду кроме немцев,кого-нибудь из южных народов, потому что темперамент был явно не немецкий. Нет,ну все-таки интересно, насколько бывает обманчива внешность. Глядя на Эрика,такого приличного и респектабельного, ни за что не скажешь, что он может бытьтаким.., даже не подобрать правильного слова.., неистовым, что ли. Япредставила себя: растрепанную, без косметики, благоухающую карбофосом… И чтобыя вызвала в мужчине такую страсть? Никогда не считала себя роковой женщиной. Япопыталась вспомнить, какие слова Эрик бормотал недавно. Запомнилось толькослово «моя».

«Моя» — кто? Любимая, хорошая, желанная… Нет, просто «моя».

Тут я сообразила, что Эрик не представляет, как я обращаюсьс бывшими мужьями, знает только, что я поддерживаю с ними после развода хорошиеотношения. Возможно, он думает, что я могу спать с ними со всеми и бегать отодного к другому. Следовательно, его просто обуяло чувство собственности, онзахотел заявить на меня свои права немедленно, застолбить, так сказать, своютерриторию. Ну ладно, и на том спасибо!

Эрик тихонько пошевелился и не то вздохнул, не то всхлипнул.

— Что с тобой? — Я погладила его по щеке. —Тебе плохо?

— Мне стыдно, — вздохнул он. — Что это я натебя так набросился?

— Что ж я, по-твоему, такая страшная, что на меня инаброситься нельзя? — обиделась я.

— Ну что ты, — протянул он неуверенно. —Просто раньше со мной никогда такого не случалось.

— Да? — живо отозвалась я. — Тогда, возможно,на тебя так повлияла чужая воля?

Вернее, та дама-злодейка помимо передачи денег внушает тебечто-нибудь этакое?

Он посмотрел на меня пристально, понял, что я шучу, инадулся.

— Сам же говорил — побудем наедине, отбросим всепроблемы, — сказала я мягко, — а сам начинаешь выяснять отношения.

— Просто я еще не привык, я думал, что со мной никогдабольше ничего такого не случится, — упрямился он. — И мне нравитсявыяснять отношения, и быть с тобой мне тоже нравится.

На часах в кабинете Валентина Сергеевича пробило шесть утра.

Ванна в моей квартире очень большая, так что оставшеесявремя до ухода Эрика на работу мы провели в ней, обсуждая наши проблемы.Проблем было много, но самая главная — одна: как избавиться от тойдамы-злодейки, вернее, от ее преследования. Как сделать так, чтобы она оставилаЭрика в покое и деньги его фонда пошли по назначению, а не мерзавцам в карман?Мы решили убить одним выстрелом двух зайцев, то есть столкнуть бандитов междусобой. Деньги придут завтра, сказал Эрик, он постарается сделать так, чтобыпослезавтра они оказались в этом фонде «Арвен». То есть это преступники должныбудут думать, что Эрик поддался внушению и отослал деньги, как ему велели. Какэто сделать, Эрик еще не знал, но сказал, что подумает над этим в течениерабочего дня. Потом он ушел, наказав мне закрыться на все замки и ждать его,даже с Горацием не выходить.

Женщина стояла у окна и смотрела на улицу. Если бы профессорЗапольский был жив, он легко узнал бы этот дом, потому что уже был здесь одинраз, когда его привозили на беседу с его давней неприятельницей, которую он называлв своих записках А. Р.

Женщину действительно звали Александра Петровна Романцова,то есть инициалы совпадали. Она отвернулась к окну, чтобы не смотреть на своегособеседника, который ее раздражал. Они ссорились, причем не впервые. И в этотраз ссора продолжалась долго, но противники ничего друг другу не смоглидоказать.

Собеседником Романцовой был тот самый неприятный мужичок сплешкой, который так не понравился Ларисе, когда она видела его в Сосновскомпарке. Мужичка звали Витя, и за простоватыми манерами скрывался хитрый ибезжалостный убийца. Ларисе в свое время очень повезло, что ее не заметили вСосновском парке, потому что она действительно стала свидетельницей убийства.

Все было организовано четко. Преступная группа во главе сРоманцовой действовала быстро, уверенно и без сбоев, во всяком случае допоследнего раза. Нынче же дело застопорилось, как ни противно это былопризнавать самой Романцовой.

Началось все несколько лет назад, когда окружающая жизньдала трещину, и солидная организация, где работала Романцова, перестала бытьнезыблемой твердыней.

Раньше нужно было только, попав туда, работать, а дальнейшийрост и продвижение были обеспечены. Организация своих людей не бросала,уволиться из нее по собственному желанию было нельзя. Романцову, в отличие отнекоторых, порядки в ее ведомстве вполне устраивали. Устраивал ее и начальник —генерал Глебов. Устраивала и работа — в крупном институте, где работалисолидные люди — заслуженные научные работники. И все они, начиная от директораи кончая уборщицей, боялись тайного ведомства, а значит, и ее, Романцову.Александре Петровне нравилась власть над людьми, нравилось, что при ееприближении разговоры в комнате затихали, и люди смотрели настороженно. Онапонимала, разумеется, что сотрудники института боятся не ее лично, аорганизацию, которую она представляет, но это ничуть не умаляло ее сознаниесобственной значимости.