— Благодарю, уже неделю на сухой голодовке, завтра выхожу. — Невинномысский едва заметно улыбнулся, хрустнул пальцами больших, сильных рук. — Итак, я весь внимание.

— Простите, Мефодий Сергеевич, у меня сразу личный вопрос. — Полковник посмотрел ему в глаза и тоже улыбнулся. — Вот вы перспективный хирург, подполковник на генеральской должности, доктор наук, член-корреспондент, и вдруг все бросить, кардинально изменить жизнь, почему?

— Вы слышали, надеюсь, о киллерах, специалистах по квазиоперациям? — Невинномысский сразу стал задумчив, лоб его прорезала глубокая вертикальная морщина. — Так вот, в семьдесят восьмом году нас, пятерых хирургов, по линии Минобороны отправили знакомиться с искусством народной целительни-цы Барбары Гереро Салье, по прозвищу Пачита. То, что мы увидели, было похоже на фантастику. Пачита оперировала одним и тем же старым, ржавым ножом длиной тридцать сантиметров. Никакой антисептики, никакого наркоза. Легкое прикосновение ножа, и на теле пациента появляется глубокий разрез. Немытыми руками, с пальцами, унизанными кольцами, Пачита лезет в рану, извлекает пораженные ткани, причем они тут же самовозгораются и исчезают без остатка. Для трансплантации она использовала органы молодого ягненка или его истолченные кости. И буквально на глазах изношенные позвонки пациентов обретали былую гибкость, а пересаженные органы животных становились совершенно человеческими на вид. Прооперированные, завернутые в простыни пациенты ложились прямо на постеленные на пол газеты. Через пару часов многие уходили от Пачиты даже без провожатых. Иные отлеживались два-три дня у себя дома. Ни разу ни одного заражения, ни одного осложнения, шрамы исчезали бесследно. Чудеса!

Невинномысский замолчал, складка на его лбу разгладилась.

— Сколько мы ни пытались отснять ход операций, пленка каждый раз оказывалась засвеченной, а Пачита улыбалась. Когда мы прощались, она сказала, что больше не увидимся и что она умрет двадцатого апреля семьдесят девятого года. Так и вышло. А в мае я написал рапорт об отставке. Зачем нужны наши хирургические корпуса, стерильная чистота, наркоз, инструментарий, если можно без всего этого за считанные минуты поставить на ноги безнадежного, неоперабельного больного? Видно, цивилизация наша идет не тем путем…

— А каким, по-вашему, ей бы следовало идти? — Подполковник вытащил трубку, вопросительно глянул на гостя. — Не возражаете, если закурю?

— Пожалуйста, пожалуйста. — Тот рассеянно кивнул, в глазах его читалось сожаление. — А что касаемо цивилизации нашей… Люди стали слишком прагматичны, материальны, забыли, что они часть Вселенной, — отсюда все беды и болезни. У каждого человека имеется три фундаментальных информационных поля — космическое, психическое и физическое, характеризующие его как энергетическую и овеществленную часть мироздания. А все наше внимание, или, как говорит Кастанеда, «точкасборки», сосредоточено только на физическом плане, ну, в лучшем случае затрагивается еще психическое поле. Так откуда взяться гармонии? Мы и сам мир воспринимаем убого, и все производные нашей жизнедеятельности, в том числе и науки, — одноногие, однорукие, одноглазые калеки. Однако мы отвлеклись, я готов ответить на конкретные вопросы по мере сил.

— Мефодий Сергеевич, нас интересует Анастасия Шидловская. — Полковник крепко сцепил пальцы, положил руки на стол. — Ее образ жизни, привычки, знакомые, друзья, словом, все, вплоть до мелочей, может быть, самых незначительных деталей. Вы ведь были близко знакомы?

— К сожалению, не так близко, как хотелось бы. — Невинномысский улынулся, но как-то совсем невесело. — Шидловская плохо сходилась с людьми. Нет, она достаточно коммуникабельна, можно даже сказать, весьма общительна, только всегда существует какой-то невидимый барьер, какая-то последняя грань, которую не переступить никому. А во всем остальном она неподражаема — умна, обаятельна, очень сильный экстрасенс, большинство ей в подметки не годятся. И очень красивая женщина, — Невинномысский вздохнул, — в нее невозможно не влюбиться. Однако у Шидловской никогда не было ни мужчин, ни подруг, ни врагов. Мне иногда кажется, что она человек из другого мира, для нее не существует ни условностей, ни морали в нашем понимании. Знаете, лет восемь тому назад так получилось, что мы вместе с Анастасией Павловной отдыхали на даче в Комаро-во у одного моего приятеля. Загорали, играли в пинг-понг, лето, жара. Так вот она, ничуть не стесняясь ни меня, ни окружающих, преспокойно разделась и принялась в чем мать родила поливаться из шланга… Словно римская матрона, которая не считает зазорным обнажиться перед своими рабами… Господи, вы бы видели, какое у нее тело! Она божественна!

Невинномысский снова вздохнул, Брюнетка понимающе хмыкнула, Подполковник же, затянувшись, выпустил колечком дым.

— Мефодий Сергеевич, в начале девяностых Шидловская перестала выступать, прекратила частную практику и вообще, так сказать, ушла со сцены. Не догадываетесь, куда? Может быть, есть какие-нибудь соображения?

— Думаю, очень немногие знают это наверняка. — Невинномысский заметно погрустнел, чувствовалось, что разговор для него стал тягостен. — Очень может быть, что ее взяли на службу органы или военные, не исключено, что ей удалось пробиться на самый верх. — Поймав недоуменный взгляд Полковника, он сделал красноречивый жест. — Испокон веков власти предержащие пользовались услугами ворожей, магов и волшебников. Не стоит и говорить о старине глубокой, а вот во времена Сталина, например, в моде был Мес-синг, при Брежневе — Джуна и Федор Конюхов. У Ельцина в личных экстасенсах подвизается господин Грабов. Заигрывают вожди с потусторонними силами, больно им умирать неохота, чувствуют, что после смерти дорожка у них одна. В самое пекло…

— Вас послушаешь, Мефодий Сергеевич, так выходит, что магия и политика это взаимосвязанные вещи. — Подполковник докурил, вытащил серебряную лопаточку, принялся ковыряться в трубке. — Как говорится, сатана там правит бал…

— Несомненно, не только политику, но и всю нашу жизнь однозначно курирует дьявол. — Невинномысский усмехнулся, однако на его скулах заиграли желваки. — История человечества полна чертовски непонятных вещей, суть которых лежит, без сомнения, в оккультных воздействиях. Взять хотя бы Герострата, уничтожившего храм Артемиды в Эфесе. Он, скорее всего, был магическим орудием чьей-то воли. А поджог в тысяча девятьсот тридцать третьем году рейхстага Ван дер Люббе, даже не пытавшимся скрыться с места преступления? Или убийство Кирова совершенно невменяемым Николаевым? Смерть президента Джона Кеннеди от рук Джека Руби, не имевшего ни малейшего отношения ни к убитому, ни к Америке, ни к политической жизни вообще? Расстрел генерала Рохлина собственной женой?

Невинномысский шумно высморкался, голос его стал резким.

— Все эти преступления до такой степени немотивированны, что единственное приемлемое объяснение — признать воздействие извне на волю исполнителей, по существу, воздействие магическое. Конкретно преступное…

В это время проснулся телефон. Полковник, послушав, поднялся, протянул гостю руку:

— Большое спасибо, Мефодий Сергеевич. Прошу извинить, дела. Сейчас вас отвезут домой.