легкомысленной, залитой солнцем, но это ностальгия на кошачий манер, ностальгия по месту, а не по людям. А сейчас я желаю вам доброй ночи, мои часы показывают за полночь. Вспоминаешь ли ты обо мне в этот момент или шлешь в ночь тоскующие песни? В интересах твоих соседей желаю тебе наслаждаться снами».

Разумеется, Сисси пыталась навести молодого человека на ложный след, но он был не так-то прост. Отвечая на это письмо, Фредерик фон Тайнбург прямо намекает, что она — не менее чем княгиня, а возможно, даже и выше, и прямо говорит, что ее зовут не Габриэлой, но вполне могли бы называть Елизаветой. Перепуганная Сисси на время прекратила переписку, ибо Ида Ференци предупредила ее о возможном превратном истолковании этого продолжения невинной карнавальной интриги.

Даже одиннадцать лет спустя Сисси никак не могла забыть ту встречу на маскараде. Весной 1885 года она сочинила стихотворение, которую сама называла «Песнь желтого домино»:

Помнишь ли ночь ту в сияющем зале?

Как это было давно…

Там наши судьбы близкими стали,

Наши слова откровеньем пылали,

Мы словно птицы в танце порхали,

Много нам было дано.

Я этот день до сих пор не забыла.

Я тебе душу и сердце открыла,

Но не открыла лица своего.

Кажется, все это было недавно.

Но как это было давно…

По-видимому, она хотела поделиться с фон Тайнбургом этим приливом воспоминаний, и в мае написала ему, прося прислать свою фотографию и подписавшись именем Габриэль. Адресат был немало удивлен и взволнован, но побоялся стать жертвой розыгрыша и фотографию не послал:

«Дорогое Желтое домино!

Ничто не могло поразить меня более, чем весточка, которую ты подала мне.

Сказать, что я упал с облаков, было бы слишком мягко. Что случилось за эти одиннадцать лет? Ты, несомненно, еще блистаешь гордой красотой былых времен; что же касается меня, я превратился в добропорядочного и плешивого супруга, у меня жена, схожая с тобой ростом и фигурой, и восхитительная дочурка. Ты могла бы, если сочтешь приличествующим, по прошествии одиннадцати лет, без опаски снять свое домино и прояснить это загадочное приключение, самое волнующее из тех, которые я пережил.

Ты видишь, я все тот же, такой же простой и доверчивый. От тебя я могу получить только хорошее, так что посылай без опаски то, что хочешь. Что бы сие ни было, я испытаю от него удовольствие, как от любой новости, исходящей от тебя…»

Сисси пришла в восторг от того, что мимолетная встреча оставила незабываемый след в душе этого человека, явно романтичного склада и столь отличного от окружавших ее мужчин. Она написала ему шутливый ответ, спрашивая, не отважился ли он сфотографировать свою «родительскую плешь», поскольку на него охотно взглянули бы в роли любящего супруга. Но фон Тайнбург, подозревавший, кто на самом деле была эта пленительная незнакомка, решил, что над ним подтрунивают, рассердился и в октябре 1885года написал в ответ:

«Жаль, что по прошествии одиннадцати лет ты все еще находишь необходимым играть со мной в прятки. Снятие маски после столь длительного периода времени стало бы немалой радостью и славным завершением масленичного вторника 1874 года, ибо анонимная переписка после столь долгого времени теряет свое очарование. Твое первое письмо на масленицу порадовало меня, а последнее — рассердило. Лишь тот не принимает недоверия, кто знает, что не заслуживает его. Прощай и не сердись!»

Елизавету это письмо неприятно удивило, привыкшей к всеобщему поклонению и обожанию женщине было тягостно получить подобную отповедь. Ей было невдомек, что эти несколько обидные слова были адресованы не императрице, а анонимной маске. Сначала она почувствовала себя оскорбленной, но потом разразилась смехом и заявила графине Ференци:

— Теперь он не получит того, что я для него приготовила! — стихотворение так и осталось в ее тетради.

Письма от Желтого домино прекратились, но молодой человек тщательно сохранил все послания таинственной маски, которые нашли в его личном архиве после смерти 86-летнего старика в 1934 году. До самой кончины фон Тайнбург помнил все подробности этой встречи на маскараде. Какова подоплека этого странного маскарадно-почтового романа? Проснулись ли в Сисси при встрече с молодым человеком какая-то дремавшая греза о несбывшейся романтической любви и порыв поймать эту грезу, воплотить ее в жизнь? Эта тайна уже никогда не будет разгадана.

В конце февраля 1876 года Сисси прибыла в Англию, чтобы принять участие в охоте. Все знали, что она является совершенно неустрашимой наездницей. Императрица сломя голову носилась на своих скакунах по полям, иногда в дамском седле, одетая в плотно обтягивавшую ее амазонку и цилиндр на роскошных косах, иногда в туго облегающих замшевых брюках садилась на лошадь по-мужски, а порой вообще ездила без седла. Август и начало сентября 1875 года Елизавета провела в Нормандии, где сняла себе в сельской местности замок Сассето. Для совершенствования в верховой езде Елизавета выписала из Англии преподавателя верховой езды, с которым познакомилась там в прошлом году. Г-н Аллен не интересовался ничем иным, кроме своего ремесла, а потому ставил самые высокие требования к лошадям, конюхам и наездникам. Он убедил императрицу, что ей жизненно необходимо освоить скачку с препятствиями.

11 сентября Сисси должна была объезжать свою новую лошадь по имени Зуав. Но Аллен уже с утра утомил лошадь, и, когда всадница подскакала к небольшой живой изгороди, лошадь на мгновение замешкалась, затем выполнила великолепный прыжок и, неудачно приземлившись на передние ноги, упала на колени. Вследствие сильного удара крепление седла ослабло, Елизавету выбросило из него, она