Я не знала, в курсе ли Рикман нашего с Джеймсом договора, ведь из-за того, что тот приказал мне отключить телефон, все эти дни мы с Николасом связывались сугубо через врача самым простыми, сухими фразами.

— Что такое, куколка, боишься признавать проигрыш? — спокойно поинтересовался Джей, довольно проводя рукой по убранным назад волосам.

— Извините, что вмешиваюсь, мистер Прайд, — слегка прочистил горло старый доктор, снимая очки и протирая их вытянутым из кармана платком. — Но вы случайно не принимали никаких опасных для здоровья веществ? Не пытались, к примеру, наложить на себя руки?

— Вы это серьёзно?! — возмутился Джеймс, и его тело качнулось, как у недовольного жеребца.

Не спорю, что подобные мысли уже не раз посещали и меня. Как-никак, но я бы не удивилась, если бы он на самом деле попытался вернуть меня даже таким зверским образом. Всё-таки такие люди, как Джей, никогда не чураются бросаться в омут с головой и перекраивать под себя абсолютно все существующие правила.

— Дело в том, — продолжил настаивать Рикман, приводя вполне убедительные факты, — что если взять во внимание ваши анализы, собранные три недели назад, и те, которые мы получили при вашем поступлении, то получается, что за всё это время вы уже шли на поправку даже без дополнительного вмешательства с нашей стороны. По сути, за эти дни мы всего лишь ускорили и без того начавшееся выздоровление. Простите, конечно, — хмыкнул старик, не сдерживая ироничную улыбку, — но я ни за что на свете не поверю в подобное совпадение. Потому имею полное право задержать вас в психиатрии на следующие семьдесят два часа. Так что впереди вас ждёт консультация психиатра, — поднимается он и неспешно поправляет расстегнутый халат, — а уже после неё будет решено, куда именно вам направляться: домой или в лечебницу.

— Да вы издеваетесь! — практически кричит Джеймс, следуя за Рикманом. — Анализы в порядке! А это значит, что я имею полное право выписаться отсюда так же, как и лёг! Подобные нововведения идут вразрез с оговоренными правилами! Так что звоните моему отцу и говорите, что я не стану принимать в этом участие!

— Простите, но это предложение поступило не от него, а от меня. Поэтому, если вы с чем-то не согласны, можете обратиться за помощью к вашему адвокату, но будьте уверены, что я ни в коем случае не нарушаю закон.

Стоило доктору выйти, и между нами с Джеймсом тотчас повисла неловкая пауза.

— То, что сказал Рикман, это…

— Бред! — не сдержался тот, смотря на меня с настоящей злостью. — Я бы ни за что на свете не стал травиться только из-за того, что потерял доступ к телу очередной потаскухи! Или ты на самом деле считаешь себя такой ценной куклой, что позволяешь думать о чём-то подобном? Не обольщайся и опустись с небес на землю, малышка!

Сама не знаю почему, но именно сейчас его слова на самом деле зацепили меня за живое! После всего, что между нами было, это надменное, наполненное презрением и пропитанное ненавистью заявление превратилось в самый настоящий плевок!

Я практически почувствовала, как мне в лицо угодил кусок вонючей грязи. Холодный и липкий, смешанный с ядом и желчью, он скользил по щеке вниз, оставляя после себя длинный коричневый след. И в тот самый момент, когда вся эта мерзость с глухим и влажным звуком шлёпнулась к моим ногам, я уже не могла остановиться.

— Что такое, милый? — повернулась к нему, демонстративно задрав подбородок. — Неужели так сложно признаться, что тебе на самом деле разбили кусок камня, который ты считаешь сердцем? Так мерзко осознавать, что ты влюбился в какую-то дешевую потаскуху? — иронично улыбнулась, вздёрнув бровь, и сделала шаг к нему навстречу. — Так больно видеть, что твой отец получает от меня именно то, за что ты и сам готов продать душу Дьяволу! — подошла ещё ближе, остановившись от него всего в нескольких сантиметрах. — Ну же, малыш Джеймс, пора бы уже собрать в кулак всю свою храбрость и признаться, что ты любишь меня! — растягиваю губы в насмешливой улыбке. Я, как взбешенная пчела, готова ужалить его как можно больнее! Вогнать в него своё крохотное ядовитое жало даже ценой собственной жизни! И пусть после этого я не смогу прожить и пары минут! Главное, чтобы он закрыл свой рот и больше никогда в жизни уже не посмел заикаться о чём-либо подобном! — Ну же, малыш, пора бы уже остепениться и признать, что вся та мерзость, которая снова и снова летит в мою сторону, не что иное, как самая настоящая ревность!

Я смотрю на Джеймса с надменной, самодовольной улыбкой. Жду, когда он снова не выдержит. Взбесится! Закипит! Попытается посмеяться над всем, что я только что на него вывалила, и у меня снова появится возможность впрыснуть в его тело очередную дозу яда. Яда, который он сам заставляет меня производить в попытке спастись от хищников!

Сейчас, без каблуков, я такая маленькая, что моя макушка едва ли достаёт Джеймсу до подбородка, но это всё равно не мешает мне запрокинуть голову и смотреть прямо ему в глаза. И мы стоим, застывшие во времени, продолжая испытывать друг друга долгими взглядами.

Я вижу, как нервно он дышит. Как напрягаются его желваки, ещё сильнее очерчивая и без того острые скулы. С каким негодованием он буравит меня своими холодными, бледно-голубыми глазами. И сквозь всю эту завесу ярости я начинаю ловить в его тяжелом взгляде какие-то странные нотки отчаяния, негодования и боли… Словно именно здесь и именно сейчас перед Джеймсом открылась главная тайна всей его жизни.

— Чёрт, Джеймс, это что, правда?.. — опустилось моё дыхание глубоко в живот и притаилось на самом его дне, когда я с каким-то нечеловеческим ужасом поняла, что только что открыла тот самый ящик Пандоры, в котором он, как последний проклятый, скрывал ото всех на свете именно эти чувства…

И теперь передо мной стоит настолько уязвимый мужчина, что, казалось, стоит мне проронить хотя бы ещё одно грубое слово или ехидную насмешку, он тотчас сломается, как самый простой карточный домик.

— Пошла вон отсюда, — нервно касаясь губ, Джеймс сделал шаг в сторону и прошел мимо меня, возвращаясь к кровати.

Не став ни спорить, ни извиняться, я выполнила его спокойный приказ, оставив больничную палату. Сложно было понять, что именно я испытываю в этот момент. Мысли о том, что Джеймс Прайд на самом деле влюблён, казались не более чем нелепой шуткой!

Пропитанный лекарствами воздух стал тяжелым и едким. Таким удушливым и горьким, что я больше не могла оставаться на месте. Ноги несут меня прочь из отделения, и я, как заколдованная, брожу по светлым коридорам, пытаясь переварить, собраться с мыслями.

«Влюблён! Влюблён! Влюблён!» — пульсировал во мне истеричный голос из подсознания. Вопит как сумасшедший, смешиваясь со смехом и плачем!

Но я всё равно не могу уловить смысла этого простого и безумно сложного слова. Мозг отказывается признавать, что такой человек на самом деле способен испытывать хоть что-то сродни настоящей любви. Отказывается принимать то, что он на самом деле мог любить меня всё это время!