— Красивый мужик, — сказала одна женщине своей спутнице, — наверное, нездешний.

Михаил услышал эти слова, и тяжелая печаль вернулась. Он действительно какой-то нездешний. Везде. Неприкаянный.

«Надо бы сходить куда-то пообедать», — подумал он. Но так не хотелось оказаться в каком-то временном коллективе, под взглядами, в хоре чужих, оживленных голосов. И он решил сходить на рынок. Купить фруктов, какой-то выпечки и вернуться в номер. Подумать, что делать дальше.

Рынок развлек запахами и красками, призывами бойких торговцев. Михаил купил горячие лаваш и хачапури, черный виноград, красные яблоки и домашнее красное вино. Уже шел к выходу и вдруг… Он увидел несколько книг на маленькой скамеечке. Рядом с ними стояла та, которая их продавала. Худенькая фигурка в черных толстых брюках, бесформенном свитере, грубых мужских башмаках. На голове у нее был черный газовый шарф, которым она сейчас закрыла лицо. И только прядь волос цвета мертвой листвы сияла в этом странном, мрачном облике, как будто осенний лист припал к могильной плите. Михаил неуверенно шагнул:

— Вероника… Вы?!

— Да. Здравствуйте, Михаил. Я узнала вас. Закрылась, чтобы вы меня не узнали. Вот такое у меня занятие.

— Вы оправдываетесь? Какой ужас! Совершенно нормальное занятие. Я бы вас в любом случае нашел. Я приехал сюда из-за вас, не верите?

— Не очень.

— Я купил в Лондоне рисунок «Девушка у реки». Незнакомого художника. Феденко. Мне показалось, что это вы. Так похоже. Девушке лет пятнадцать.

— Это я. Рисовал мой бывший жених, и мне тогда было четырнадцать лет. У меня был только снимок этого рисунка, я его кому-то подарила. Так получилось, что это стало началом самого плохого времени в моей жизни. Многое тогда кончилось. Я многое потеряла, в том числе и жениха.

— Вероника, давайте поступим так: я покупаю ваши книги, а потом мы пойдем ко мне в номер пообедаем. Я на рынок пришел как раз с целью купить что-то вкусное. Вот, посмотрите. Не размышляйте. Пока лаваш горячий.

— Хорошо, — легко согласилась Вероника. — Только не нужно ничего у меня покупать. Мы просто оставим книги здесь. Кому понравится — возьмут. Я так часто делаю, если торговля не идет. А библиотека у нас дома большая.

В номере Вероника сняла свои тяжелые ботинки у порога и пошла по ковру маленькими босыми ногами. Осенний день за окном стал тонуть в вечернем тумане нежности. Не было в жизни Михаила такого вечера. Не сидел он никогда рядом с такой женщиной. Не чувствовал он ничего подобного. Он даже не предполагал, что в нем это есть. Столько силы, которую нужно сдерживать и прятать рядом с такой трепетной красотой, которую жизнь научила быть осторожной и так вооружила: черный газовый шарф, чтобы закрыть лицо. Что в нем может сразу родиться столько идей: как сберечь, сохранить ту жемчужину, которую он сейчас нашел в чудесном городе Симферополь. Дважды женатый и в промежутках не безгрешный мужчина не знал, что бывает такое первобытное желание, когда человек уверен, что это единственная женщина, и он хочет унести ее как главную добычу куда-то далеко, подальше от всех глаз, чтобы никто не узнал, каким бывает наслаждение. А пока главное, чтобы ничего такого не прочитала в нем Вероника, они всего лишь перешли на «ты», но сидели по-прежнему по разные стороны стола.

Михаил боялся смазать образ доброжелательного хозяина этого холостяцкого номера, старался не забывать, что Вероника подруга жены. Но этот момент Михаил решил прояснить:

— Мы развелись с Мариной, она об этом не рассказывала, не писала?

— У нас нет с ней связи с тех пор, как вы уехали. Очень жалко, что развелись. Но давай ты не будешь мне рассказывать почему. Хорошо?

— Я не собирался. А что, есть какой-то принцип?

— Да. В любом случае получится, что мы ее обсуждаем за глаза.

— Понятно. Как-то не было впечатления, что вы очень близкие подруги.

— Марина мне такая подруга, какая только и может быть у меня. Близких подруг у меня не бывает.

— Мне показалось, будто что-то есть еще? Что-то такое, о чем Марина старалась не говорить со мной, а сейчас по твоему тону я почувствовал… Сам не знаю, как сказать. Напряжение, что ли. Между вами что-то произошло?

— Да, — вдруг четко ответила Вероника и прямо взглянула Михаилу в глаза. — Да. Это очень серьезно, и я впервые об этом говорю другому человеку. Но продолжать не буду. Может быть, когда-нибудь…

— Может быть, когда-нибудь, — рефреном и почти счастливо повторил Михаил. Она дала ему надежду на будущие встречи.

Вероника так хорошо, так откровенно отдыхала. С таким аппетитом, так красиво ела и пила вино. Она была пленительным зрелищем во всех своих проявлениях. И смотрела на него своими томными очами так доверчиво.

— Ты только не подумай, что я торгую на рынке от безысходности, голода или чего-то такого. Марина когда-то назвала мое положение безвыходным. Это совершенно не так. Я учитель. Мою школу закрыли, но меня наверняка взяли бы в другую. Просто я не хочу. Вместе со мной на улице тогда оказались лучшие учителя. И их никуда не берут из-за возраста или принципов. Вот поэтому и я не пойду в другую школу. Не пойду навстречу несправедливости. Это мой, никому не видимый протест. И на другую работу могла бы, наверное, устроиться. Что-то знаю, что-то умею. Просто время еще не такое, чтобы соприкасаться с другими людьми. Больно. Не хочу. Мама заготовила всяких вкусных вещей не на одну семью. Она все ждала моих детей, которых не будет никогда. Диагноз мужа обнаружился очень быстро, через пару лет после того, как мы поженились. Я была счастлива с ним. И не сумела еще расстаться ни с ним, ни с мамой. И вот так — выживаю. Продаю то, чего у меня слишком много. Поддерживаю в себе жизнь. Как говорил мой дедушка, в нашем роду есть дурная привычка — жить. Жить вопреки несчастьям.

— Ты о чем-то конкретном?

— Да, известная история, после которой, наверное, в нашем роду перестали рождаться безмятежные и счастливые люди. Но и об этом не хочу сейчас. У меня был сегодня хороший день.

Эта встреча закончилась в такой же тональности, как и началась. С тем же скрытым и почти нестерпимым стремлением к ней в душе Михаила, с той же отстраненностью, закрытостью и недоступностью Вероники. Разве что капелька тепла появилась в глазах и улыбке. Возможно, он в том был виноват, что не попробовал ничего растопить до конца. Но он страшно боялся. Он никогда и ничего так не боялся, как своего неловкого слова или движения. Того, что спугнет райскую птичку, обрушит тот хрупкий мостик, который сейчас возник между ними.

Вероника порозовела от вина и была неправдоподобно хороша собой. Ее жуткий свитер и брюки только подчеркивали эту невероятную, завершенную женственность. Встала, улыбнулась, поблагодарила за приятный вечер и начала влезать в свои страшные башмаки. Михаил проводил ее до маленького домика на окраине города. Стоял там, у забора, согревал ее холодные пальцы и не мог ее поцеловать. По простой причине. Он не мог поцеловать ее лишь один раз. Не смог бы остановиться. А то, что она его не пригласит к себе, было очевидно. Отказ получить он боялся. И они простились до завтра. А ночью Михаила разбудил звонок. Звонил приятель из Торонто.