сыном (инь), а муж (ян) с женой (инь) («Чуньцю фаньлу», 53.1). Но человека, не исполняющего долг семейной верности, в том числе и правителя, который не поддерживает сыновнюю заботу или не благодарит своих подданных за службу и преданность, ждут серьезные неприятности. У нравственности, основанной на семейной модели, есть две стороны, и она порой может оказаться крайне суровой: человеку, отлученному от семьи, не найдется другой опоры и поддержки.

Конечно, не только в Китае государство уподобляли патриархальной семье. Родину часто называют отечеством или матушкой — в прошлом и в настоящем, на Востоке и на Западе. Речи вождей и тексты гимнов прославляют основоположников государств как отцов (иногда матерей) или родоначальников нации. Даже в современных демократических странах, где государственные институты нацелены на поощрение и защиту индивида, политические деятели стараются проецировать на государство образ семьи. (Аналогичным образом в фирмах и на предприятиях, больших и малых, вряд ли хоть один корпоратив обходится без напоминания сотрудникам о том, что все они одна большая счастливая семья.)

Уважение к старшим также считалось признаком цивилизованности. Оно отличало китайцев от соседей-варваров, а воспитанного человека от дикаря. В ряде текстов варварам приписывается непочтительность к старым и слабым и восхваление вместо них молодых и сильных. Кочевники не занимались земледелием и постоянно переезжали с места на место, поэтому считалось, что они не в состоянии создать условия и пространства, в которых способны развиваться подобающие семейные отношения и нравственные ценности: «К северу от Яньмэнь народ ди не питается зерном, не имеет уважения к старости, а ценит физическую силу» («Хуайнаньцзы», 1.8). Китайцы же, напротив, усваивали сыновнюю почтительность и уважение к старшим как незыблемый обычай. В ранний имперский период уважение к старшим закреплялось в правовых установлениях, которые освобождали пожилых от налогов или даже от судебного преследования. Если старших не учитывали в переписи населения, то это влекло за собой штраф. В государственном календаре присутствовал ежегодный праздник пожилых: в ходе особой церемонии людям старше семидесяти лет преподносили мясо, шелковые ткани и трости с рукояткой в виде голубя — птицы, которая никогда не давится едой.

Сыновняя почтительность, которую связывают почти исключительно с конфуцианством, была настолько глубоко укоренена в китайском обществе, что ее значимость признавали даже критики Конфуция — как в положительном, так и в отрицательном смысле. В дошедшем до нас варианте «Дао дэ цзин» слово сяо встречается дважды (в главах 18 и 19), а Чжуан-цзы замечает, что «любовь детей к родителям — это судьба, ее невозможно вырвать из сердца» («Чжуан-цзы», 4.2).

Заботиться беспристрастно или вообще не заботиться?

Не все считали семью колыбелью нравственности и не все воспринимали главу семейства в качестве главного оценщика поведения всех прочих родственников. Скептики ставили под вопрос постулат Мэн-цзы о том, что доброе отношение к семье должно предшествовать доброму отношению к чужакам и иным живым созданиям («Мэн-цзы», 13.45). Легисты, которые не слишком верили в силу отдельной личности, за исключением правителя и его министров, указывали, что интересы государства и интересы семьи неизбежно сталкиваются друг с другом. Семейные привязанности отрывают человека от государства. Хань Фэй приводит такой пример:

Житель удела Лу ходил в поход за своим князем. Трижды вступал он в бой и трижды бежал. Когда Конфуций спросил о причине бегства, ему этот человек ответил: «У меня есть старый отец, и, если я умру, ему не прокормиться». Конфуций счел это за сыновнее почтение. Он выдвинул этого человека по службе и поставил высоко. На основании этого можно сказать, что почтительный к родителям сын — изменник государю («Хань Фэй-цзы», 49).

Но наиболее пламенными противниками конфуцианской идеи о том, что семья должна быть превыше всего, включая и государство, выступали Мо-цзы и его последователи. О самом Мо-цзы (Мо Ди, ок. 479–381 гг. до н. э.) известно крайне мало; мы знаем только, что он был придворным в государстве Сун и жил чуть позже Конфуция — предполагаемая дата его рождения совпадает с годом смерти Конфуция. Не исключено, что он происходил из семьи ремесленников, работая плотником или колесником: в одной из историй упоминается, что он строил деревянную птицу или воздушного змея. Более поздние источники склонны изображать Конфуция и Мо-цзы как интеллектуальных оппонентов, создавая впечатление, будто они жили в одно время и даже встречались. Но это не подкрепляется никакими достоверными историческими свидетельствами. В XVII в. иезуиты латинизировали его имя как Мициус (ср. с латинизированной версией имени Мэн-цзы — Менциус). Есть некоторые подтверждения того, что последователи Мо-цзы жили в организованных по военному принципу коммунах под управлением Великого мастера. Однако трудно найти исторические данные о том, до какой степени эгалитарными были общины моистов и насколько сильны были в этом движении утопические настроения.

Трактат «Мо-цзы» складывался в течение IV–III вв. до н. э. (дошедшая до нас версия содержит 53 главы, но изначальный текст был длиннее — вероятно, утрачено около 18 глав). О Мо-цзы не вспоминали веками. В Китае научный интерес к филологическому изучению древних текстов возродился лишь во времена династии Цин, и в особенности в начале ХХ столетия — тогда на Мо-цзы снова обратили внимание. На Западе серьезный академический интерес к учению Мо-цзы возник лишь в последние десятилетия. Литературное качество его книги, конечно, не сравнится с изысканной прозой некоторых других философов. В «Мо-цзы» много повторов, язык его довольно прост, а словарный запас ограничен. Как и большинство текстов эпохи, книга содержит несколько слоев, она составлялась на протяжении долгого времени, из-за чего невозможно выделить конкретного автора той или иной ее части. Движение моистов сошло на нет довольно быстро: его влияние угасло ко II в. до н. э.

Но ценность учения Мо-цзы не в исторических портретах тех, кто, возможно, составлял текст его главного произведения. Мо-цзы можно назвать первым настоящим полемистом среди мыслителей того времени. Многие выдвинутые им положения напрямую опровергают представления Конфуция. Он пишет так, как будто бы ведет спор; вероятно, он стал первым из китайских философов, кого интересовали доказательства. Мо-цзы заявляет, что любой тезис надо подвергнуть «трем испытаниям»: во-первых, нужно определить источник тезиса (то есть сверить гипотезу со словами и делами мудрецов, запечатленными в древних текстах), во-вторых, следует подтвердить состоятельность теории свидетельствами очевидцев («глаза и уши народа») и, в-третьих, требуется установить, принесет ли теория благо людям («Мо-цзы», с35.3). В дополнение к главам, излагающим основы учения, трактат «Мо-цзы» также содержит главы о том, как защищать город от нападений, и уделяет довольно много внимания техническим вопросам (математике, оптике, физике), языку и логике.

Как отмечалось в предыдущей главе, Мо-цзы соглашался с Конфуцием в том, что хорошего руководителя отличает преданность вышестоящим и высоконравственное поведение. Но моисты кардинально расходились с конфуцианцами относительно того, что должно составлять