– Т-тан? – осторожно позвала Бану.

Только услышав ее голос, Маатхас пришел в себя и выпрямился в полный рост, закинул голову к небу и глубоко, с присвистом вдохнул, осознав, что уже черт знает сколько задыхался. Он стоял молча, оглушенный, не в силах унять волнение, осознать случившееся и даже попросту отдышаться. Все это можно было бы считать сном, фантазией – ей-богу, в другой ситуации Маатхас решил бы, что задремал! – но трепещущее тело, которое он прижимал к себе, настойчиво убеждало в реальности момента. Тан сглотнул дважды и прочистил горло, понимая, что голос сейчас, как ни старайся, прохрипит совсем чужими интонациями.

– Нам не следует увлекаться. Я же дал вам слово, что не сделаю ничего, что может навлечь тень на ваше имя.

Бансабира бессильно подняла глаза:

– Не надо, тан, я ведь сама…

– И это удивительнее всего. – Бану видела, какой приязнью и признательностью засветилось мужское лицо.

– Но тогда я не понимаю, – пролепетала Бану с видом человека, потерявшего последнюю опору в жизни. Этого она и боялась все их предыдущие встречи: стоит ему коснуться ее, стоит протянуть руку, чтобы пригласить в объятия, – и мир перевернется с ног на голову, а собственное тело – такой надежный товарищ в любом бою! – капитулирует, не колеблясь и секунды. Древний, как мир, инстинкт держал Бану от Сагромаха на той дистанции, какая всякое разумное создание отделяет от огня: достаточно близко, чтобы согреться, но недостаточно, чтобы сгореть.

Маатхас опустил к ней лицо и ободряюще коснулся раскрасневшейся щеки:

– Я не хочу, чтобы после вы сожалели о том, что поддались минутной слабости.

– Вы ведь хорошо изучили меня, вы знаете, что я никогда ни о чем не сожалею. – Она вцепилась, сминая, в ткань его рубашки.

– Не иметь выбора для сожалений и не иметь повода – не одно и то же, тану. – Он вновь улыбнулся, мягко погладив женщину по щеке. В груди расцветало от вида того, насколько Бану приятно его прикосновение.

Женщина потерлась о ладонь, закусила губу и сглотнула, но прежде чем решилась заговорить, Маатхас, не пытаясь скрыть печаль, произнес первым:

– Думаю, буду прав, если скажу, что этот порыв никак не повлияет на ваше конечное решение.

Бансабира вздрогнула в его руках, но тан удержал, нарочно прижав так, чтобы голова танши легла ему на плечо. Ей осталось только всхлипнуть.

– Оно слишком ответственное, – обреченно выдохнула Бану.

– Вот поэтому тоже я не хочу заходить дальше. – Сагромах успокаивающе погладил женщину по спине. – Не хочу, чтобы вы уступали только потому, что считаете, будто обязаны мне чем-то, потому что думаете, что должны как-то откликнуться, из благодарности. Или, того хуже, потому что вы, заведомо зная, что не выберете меня и уступите натиску обстоятельств, хотите получить то, на что позднее у вас не будет прав. Не возмущайтесь. – Маатхас ощутил ее стремление оттолкнуться, но, видимо, не так уж оно было велико, раз Бану, присмирев, так и осталась стоять в кольце объятий.

– Я многое от вас стерплю: грубость, ехидство, даже, наверное, брак с другим мужчиной, если подумать. Но, – теперь Сагромах сам отстранил женщину и заглянул в глаза, приподняв лицо за подбородок, – даже вам, тану, я не позволю оскорблять мои чувства. Не принижайте их, – настойчиво попросил Маатхас и, подобрев взглядом, улыбнулся ласково, почти скромно, – я ведь это всерьез…

Он, любуясь, проследил взглядом каждую черту в лице Бансабиры и, намеренно давая ей время отступить, медленно наклонился. Задержался у губ, блаженствуя от ощущения горячего дыхания на коже. Бану больше не поддавалась опрометчивому импульсу, хотя определенно была на грани. Волны мурашек, одна за другой, накатывали с ног до головы. Маатхас не действовал дальше: он замер здесь, у губ, и принялся мягкими движениями оглаживать женские руки, плечи, спину, чувствуя, как Бану дрожит. Боги, она и вправду еще такая девочка, умилился тан мысленно. Чистая, совсем невинная. Отзывающаяся неприкрыто и слишком трогательно, переживающая каждое его касание искренне и глубоко, как могут только люди с самыми неподдельными чувствами.

Бану и не могла реагировать иначе. Никто и никогда не дотрагивался до нее так, даже Астароше. Почти всегда, когда прежде ее касались мужские руки, это были или грубые лапищи Гора, или привычные грабли кого-то из телохранителей, или вовсе конечности неизвестных врагов. И всегда они стремились схватить побольнее, выкрутить суставы, выбить из пальцев оружие, а из легких воздух, швырнуть о землю.

Руки Сагромаха совсем другие. Кажется, он один понимает, как касаться так, чтобы Бану таяла от нежности.

Маатхас не был уверен, что, если продолжит, сможет остановиться вовремя, но бездействовать больше не мог. Он порывисто придвинулся еще ближе и прошептал женщине на ухо:

– Вы позволите мне быть рядом еще какое-то время?

Бансабира ничего не ответила – немного откинулась назад в его объятиях, глянула в глаза. Великая Мать Сумерек, он всегда, всегда был красив, а с тех пор, как сбрил бороду, смотреть на него без замирания в сердце стало для Бану невозможно. Закинув руки та́ну на шею, женщина притянула его ближе.

Они целовались, не торопясь, не стесняясь, постоянно немного сдерживаясь, лаская друг друга руками и – ни он, ни она – не веря собственному счастью.

Спустя какое-то время Маатхас все-таки предложил Бану пообедать – в конце концов, он ведь вывез ее на свежий воздух за этим. Да и в штанах давило уже непередаваемо, однако тан предпочел остаться верным данному обещанию.

Смущенно улыбаясь, женщина согласилась, в том числе с предложением тана скрыться от сиявшего в зените солнца и перебраться поближе к тенистым зарослям. Они перенесли плед и еду. Сагромах кинул возле «передвижного стола» плащ, сел, облокотившись спиной о дерево, а Бану с его согласия (Маатхаса даже возмутило, что тану спрашивает, не против ли он) пристроилась меж его выпрямленных ног, припав расслабленной спиной к груди мужчины. Тан тут же приобнял возлюбленную, положив руку на талию. Лопатками танша чувствовала твердые мышцы, которые совсем недавно изучала пальцами, и с удовольствием ловила себя на мысли, что, похоже, мужчина и впрямь способен быть для женщины защитником.

– Тан, – тихонько позвала Бану, немного поелозив в его руках и разрушая чары легкой дремоты, в которую они, разморенные обедом и солнышком, погрузились оба, пока молчали, наслаждаясь самим фактом такой близости. Фактом, что еще сегодня утром казался недостижимым, как самый высокий ледник в гряде Астахирских круч.

Маатхасу теперь было не очень приятно слышать такое обращение, но он смолчал.

– Да, госпожа?

– Я хочу попросить вас.

Маатхас, окончательно просыпаясь, удрученно вздохнул:

– Я планировал уехать сегодня вечером.

Бансабира качнула головой.

– Моя просьба куда более жестока, вождь. – Она шевельнулась, приподнявшись корпусом, и обернулась к мужчине. – Я хочу попросить вас задержаться еще хотя бы на день.