Читая, Мина машинально играла с латунным ключом, который висел у нее на шее на зеленом шнурке. Это был ключ от входной двери их съемной квартирки, где было всего две спальни. Дария утверждала, что квартирка эта – вся, целиком – едва ли больше, чем гостиная в доме их домработницы Зухры в Тегеране. Когда миссис Крупник впервые увидела этот ключ на шее у Мины, она пробормотала «Еще один ключарик!», словно видела в этом что-то забавное и грустное одновременно. Вскоре Мина узнала, что означает это смешное слово. «Ключариками» называли тех детей, которые после школы возвращались в пустую квартиру, так как их родители работали. Таких учеников в ее пятом классе было больше половины. Сейчас Мина часто скучала по нарезанным яблокам, кусочкам бананов и разломанным на дольки апельсинам, которые к их приходу из школы Дария выкладывала в кухне на тарелки в той, другой стране. В те времена Мина порой даже не дотрагивалась до угощения, но теперь ей было ясно, что она и братья были попросту избалованы – избалованы благоухающей духами матерью, которая каждый день чистила для них фрукты, избалованы отцом, который, чтобы заработать деньги, ежедневно выхаживал по нескольку миль по больничным коридорам, снова и снова выслушивая сердечные ритмы и просматривая медицинские карточки.

Теперь ее мать работала. И отец тоже. Америка в этом отношении была похожа на пчелиный улей: здесь все работали, работали много, не покладая рук, и постоянно куда-то торопились, на ходу прихлебывая из бумажных стаканчиков скверный кофе, вместо того чтобы, устроившись возле самовара на бархатных подушках, не спеша потягивать заваренный по всем правилам чай. Да, теперь-то Мина знала, что в этой стране никто не катается в огромных чайных чашках; люди постоянно крутились, но вовсе не на каруселях. И все чаще далекая родина казалась ей сонной, патриархальной страной, где все делалось с чувством, с расстановкой, не торопясь. Можно было подумать, что, когда она там жила, в сутках было не двадцать четыре часа, а намного больше; теперь же Мина с трудом могла поверить, что еще сравнительно недавно ее жизнь и ее мир были напрочь лишены спешки и ежедневной утомительной суеты.

Потом Мина задумалась о матери, которая работала в химчистке, где она чинила одежду, штопала белье и иногда что-то шила на заказ. Химчистка находилась всего в нескольких кварталах от пиццерии, и Мина могла с тем же успехом заниматься там (она знала, что дети хозяйки заведения нередко готовят уроки в одном из свободных помещений), однако в химчистке ей не нравился воздух, насыщенный запахами химикатов и нагретого пара, не нравилось лязганье гладильных аппаратов и шум, который поднимали хозяйка и ее муж, когда принимались орать друг на друга или на детей. Не нравился Мине и костяной перестук плечиков на длинных колесных вешалках, не нравилось освещение. Над швейной машинкой Дарии висела всего одна тусклая лампочка, но под потолком была установлена пара мощных прожекторов, при одном воспоминании о которых у Мины начинало резать глаза. Нет, в пиццерии запахи, звуки и даже освещение были гораздо лучше, к тому же, как ни неприятно ей было смотреть, как подростки командуют Парвизом, вид матери, согнувшейся над швейной машинкой, был еще неприятнее. Мине мерещилось в этом что-то противоестественное: Дария не должна была так горбиться! У нее была прекрасная осанка, и она всегда ходила с высоко поднятой головой, одевалась не просто модно, а изысканно, полностью соответствуя образу обеспеченной женщины с северных холмов, госпожи Резайи, или «докторши», как называли в Иране жен врачей. Теперь же она чинила и шила одежду для расплывшихся, с выкрашенными в голубой цвет волосами матрон из Квинса. Мина не могла даже смотреть, как мать, зажав во рту с полдюжины булавок, опускается перед ними на колени, чтобы замерить длину их кошмарной ширины брюк.

Нет, лучше этого вовсе не видеть, подумала Мина и, отправив в рот последний кусок отцовской пиццы, принялась заучивать наизусть свершения Отцов-основателей.

Когда примерно час спустя Мина вышла из пиццерии, прохладный ветер подхватил ее длинные волосы и закрутил в воздухе перед лицом. Прикосновение мягких прядей к коже было очень приятным. Только подумать, всего несколько месяцев назад она была уверена, что ветер больше никогда не коснется ее волос!

Шла Мина быстро, торопясь поскорее вернуться домой. Еще в пиццерии Парвиз, принимавший очередной заказ от клиента, кивнул ей головой и показал глазами на выход. Это был знак, что ей пора уходить, пока не стало слишком поздно. Сейчас ноги Мины, обутые в новенькие американские кроссовки, легко касались тротуара; минут через двадцать она будет уже дома – как раз вовремя, чтобы накрыть на стол. Братья наверняка уже вернулись: Кайвон, скорее всего, промывает рис, а Хуман обжаривает кусочки мяса для хуреша, чтобы Дарие, когда она придет с работы, оставалось только добавить овощи, зелень и специи. Подняв воротник жакета, Мина ускорила шаг. Многие магазины, мимо которых она проходила, уже закрылись, но в некоторых еще горел свет, и их витрины благосклонно и снисходительно глядели в темноту большими желтыми квадратами. На ходу Мина разглядывала выставленные в витринах женские манекены с острыми соска́ми, приподнимавшими тонкую ткань полосатых футболок и матросских топов. Ничего подобного в Иране не было. А запах сосисок и пастра́ми, который тянулся из европейских закусочных?! Одного этого было вполне достаточно, чтобы мечтать переехать в Америку!

Свернув за угол, Мина оказалась напротив химчистки, где работала Дария, и инстинктивно опустила лицо, стараясь спрятать его между лацканами воротника. Ей не хотелось смотреть на мать, но она, конечно, не выдержала и в последний момент все же вскинула взгляд.

Дария, склонившаяся над швейной машинкой, сидела за стеклянной витриной на виду у всей улицы. Над ее собранными в аккуратный пучок волосами мигала отражавшаяся в стекле голубая неоновая вывеска «Химчистка Вонг». Рядом с правой рукой Дарии лежали огромные портняжные ножницы. Вот она направила под лапку машинки пару коричневых брюк, и ее внимательный взгляд стал еще более сосредоточенным и неподвижным. Дария кроила аккуратно, отмеряла точно и выглядела как раз такой женщиной, которой можно доверить сшить выпускное платье или подогнать по фигуре свадебный наряд.

Пересекая бульвар Квинс, Мина ненадолго задумалась: что, если как раз в эти минуты какая-нибудь девочка из бедной, раздираемой войной страны летит над Нью-Йорком в самолете? Увидит ли она те бесчисленные огни, которые когда-то так поразили ее саму? Сумеет ли эта девочка разглядеть среди них крошечную вывеску пиццерии «Би энд Кей», где трудился Парвиз, витрину