ряда возможных причин понял также и то, что он не может измениться, то не лучше ли было бы ему остаться слепым и продолжать верить в свои прежние объяснения?

Кто осмелится ответить на эти вопросы? На первый взгляд кажется, что желание не доставлять никому ненужные страдания должно быть достаточным доводом в пользу нежелания освобождать человека от его иллюзий. И все же я не могу отделаться от некоторых опасений по поводу такого ответа. Разве это не похоже на вопрос, нужно ли говорить пациенту правду о его смертельной болезни? Не лишает ли это его последней возможности бросить вызов судьбе, собрать все свои внутренние силы, которые он еще не мобилизовал, и подняться над страхом к спокойствию и стойкости? Этот последний вопрос уже не раз часто обсуждался, и мне кажется, что самые отзывчивые из наблюдателей откажутся догматически предпочесть то или иное решение; они согласятся, что выбор зависит от личности умирающего и что решение может быть принято лишь после попытки оценить реальную и потенциальную силу духа этого человека и понять его глубинные, часто невыраженные желания. Мне кажется бесчеловечным навязывать ему правду, основываясь на догматическом убеждении, что это обязательно «для него лучше».

В отношении конфликтов и иллюзий в целом подобные рассуждения выглядят обоснованными. В первую очередь это вопрос отчасти совершенно абстрактный и, следовательно, некорректный. В своем большинстве люди, а также общественные классы, которые не могут принять отказ от иллюзий без позитивных решений, просто не станут слушать, понимать и, конечно, не согласятся с таким разочаровывающим анализом, даже если критический мыслитель заговорил бы голосом ангела. Примеров, характеризующих силу сопротивления в общественной и личной жизни, очень много, и их не стоит упоминать. Но как быть с теми, чье сопротивление не столь серьезное? Будет ли лучше сохранить их иллюзии?

Чтобы ответить на этот вопрос, нужно помнить, что осознание правды оказывает освобождающий эффект; оно высвобождает энергию и проясняет сознание. В результате человек становится более независимым, находит опору в самом себе и становится более энергичным. Он может прекрасно понимать, что в действительности ничего изменить нельзя, но можно жить и умереть как человек, а не как овца. Если высшими ценностями являются избежание боли и максимальный комфорт, то иллюзии и в самом деле предпочтительней правды. Если, с другой стороны, мы считаем, что любой человек в любой исторический момент рождается с потенциалом стать полноценной личностью и, кроме того, что с его смертью данный ему единственный шанс утрачивается, тогда действительно можно многое сказать в пользу личной ценности отбрасывания иллюзий и достижения оптимальной самореализации. Кроме того, чем больше будет таких прозревших людей, тем больше вероятность того, что они смогут внести изменения – общественного и личного характера – как можно раньше, не дожидаясь, как это часто бывает, пока шансы на изменения не испарятся из-за того, что атрофируются их разум, смелость и воля.

Вывод из этих рассуждений заключается в том, что самый важный этап в искусстве бытия – все, что пробуждает или усиливает нашу способность к улучшению осознания, а что касается сознания – к критическому, аналитическому мышлению. В первую очередь это не вопрос интеллекта, образованности или возраста. В основном тут дело в характере, точнее, в той степени личной независимости от любых иррациональных авторитетов и всевозможных идолов, которой достиг человек.

Как же достичь этой большей независимости? Здесь можно сказать только одно. Когда человек осознает решающее значение не-подчинения (я имею в виду внутреннее не-подчинение, а не обязательно демонстративное, догматическое неповиновение), он станет весьма чувствительным даже к незначительным признакам подчинения, не будет принимать во внимание оправдывающие их объяснения, обретет мужество, и когда он увидит, что проблема и ее значение получили признание, у него появится много ответов на этот вопрос. То же самое происходит и в любом другом случае: человек находит решение проблемы, только когда чувствует ее остроту и знает, что ее решение – вопрос жизни и смерти. Если же ничего животрепещущего тут нет, то человеческий разум и его аналитические способности работают на низком уровне активности и кажется, что человеку недостает наблюдательности.

Другой полезный подход – это глубокое недоверие. Поскольку большая часть того, что мы слышим, или откровенная ложь, или полуправда, и поскольку большая часть того, что мы читаем в газетах, является выдаваемой за факты искаженной интерпретацией, лучше всего начинать с радикального скептицизма и предположения, что большая часть того, что мы слышим, скорее всего или ложь, или искажение истины. Если это звучит слишком мрачно и цинично, могу добавить, что мои слова не нужно воспринимать слишком буквально – я лишь хочу подчеркнуть, что такой подход гораздо благотворней, чем противоположная предпосылка, а именно считать, что люди говорят правду, пока не доказано обратное.

Моя рекомендация может прозвучать с меньшей мизантропией, если подчеркнуть, что я говорю о правдивости заявлений, а не о людях, которые лгут. Возможно, было бы проще, хотя и менее приемлемо, если бы можно было говорить так о большинстве людей, но дело в том, что многие люди, которые говорят ложь или полуправду, искренне верят, что говорят правду, или, по крайней мере, убеждают себя в этом.

Что же касается практических шагов к самоосознанию, мы поговорим о них позже в главе о психоанализе и самоанализе. Но сначала я хочу обсудить ряд других этапов изучения искусства бытия.

9. Сосредоточиваться

Способность сосредоточиться стала редкостью в жизни современного кибернетического человека. Напротив, он как будто делает все, чтобы избежать сосредоточенности. Ему нравится делать несколько вещей одновременно, например, слушать музыку, читать, есть, разговаривать с друзьями. Эта тенденция прекрасно показана в одном мультфильме, где некто установил телевизор над кроватью, чтобы смотреть на экран, пока он занимается любовью!

В самом деле, телевидение прекрасно учит рассеивать внимание. Перерывы на рекламу вынуждают зрителей не сосредотачиваться. Читательские привычки демонстрируют точно такую же тенденцию, которую усугубляет мода на компилирование и публикацию антологий. Хуже того, читателю предлагают обрывки мыслей автора вместо чтения самой книги; таким образом, не нужно сосредоточиваться, чтобы понять сложную систему мыслей, а можно получать «мясо» небольшими кусками, что требует гораздо меньшей сосредоточенности. У многих студентов существует привычка никогда не читать книгу целиком, даже если для нее нет антологии или краткого изложения. Введение, заключение, несколько страниц, которые указал преподаватель, – и вот он уже «знает» мысли автора, по крайней мере поверхностно и без необходимости сосредоточиться.

Каждому, кто наблюдал обычные разговоры между людьми, наверняка известно, насколько мала в этом случае сосредоточенность на предмете беседы и на другом человеке. Когда люди