Так и жил Остров, своей жизнью никого, не трогая, и не никого не прося лезть в свои дела. За долгие годы своей независимости остров так привык к тому, что его никто не трогает, что полностью растерял все свои, некогда сильные укрепления, как-то; тын в четыре сажени высотой, и две боевые восьмисаженные башни из морёного дуба. Поэтому в описываемое время мостки сразу переходили в резные крыльца, ведущие в высокие терема Никиты Захарьевича.

Никита Захарьевич толкнул дверь ближайшего терема, стоявшего на подклети в пол этажа, и ведомая им троица, вошла внутрь. Увиденное там заставило их на минуту потерять дар речи и остановиться в сенях с широко открытыми глазами. Место куда привёл их радушный хозяин, оказалось двух этажной баней, уже натопленной и ждавшей гостей. Леха, видевший бани Константинополя и Херсонеса и тот стоял, открыв рот, ибо было чему ему удивляться, а хозяину гордится. Посреди зала была устроена никогда не остывающая печь каменка, с большими четырёхпудовыми камнями. Вокруг камней устроены широкие полоки, на каждом из которых стояли по лавке для паренья. Чуть поодаль две большие сто ведерные кадушки, одна с теплой водой, другая со льдом и снегом. Ни дыма, ни копоти, присущие баням, топившимся по-чёрному, там и в помине не наблюдалось, хотя камни пылали жаром. Все печи находились в подполе и топились там, поэтому пол в бане всегда теплый и сухой, хотя на него попадало очень много, воды. Для отвода, воды были сделаны стоки, прикрытые деревянными решётками.

Друзья начали нерешительно раздеваться в предбаннике, принятом ими поначалу за сенями. Дело пошло быстрее, когда хозяин снял бухарский халат и сандалии, через мгновение все голые и возбуждённые вломились в парильню. Два часа длилось парное безумство, где хозяин хотел одержать победу над друзьями достойными быть непобедимыми. После парной битвы, хозяин, завернувшись в мохнатую простыню, повёл друзей наверх, по винтовой лесенке, где в светелке стояли столы, накрытые лёгкими закусками, а лавки были убраны тюфяками набитыми мягким сеном. Всё это было освещено шестнадцатью свечами. Никита Захарьевич взгромоздясь на лавку подобно древнему греку, полулёжа, начал перекусывать калёными орехами в ожидании дальнейшего доклада своих гостей. Надо отметить еще одну деталь интерьера, подле каждой скамьи стояли ящички в рост лавки, на которых, как правило, хозяин раскладывал книгу для богоугодного чтения. Сейчас у лавки, где возлежал Никита Захарьевич, лежала книга «Стефанит и Инхилат» взятая на время точнее, на один вечер у Владыки. Арсений оценил духовный подвиг Никиты Захарьевича, который вместо того, чтобы наслаждаться беседой с бессмертной книгой был вынужден беседовать со смертными.

Арсений подождал, когда его друзья рассядутся, и стоя изложил причину прихода к Никите Захарьевичу. Хозяин слушал внимательно, не перебивая, но несколько раз просил повторить положение о предоставлении его имени в пользование друзьям, в обмен на залог.

– Как я понял письмо вам надо дать к Кобыле Захарьевичу на Кучково поле, чтобы тот вам железа дал, да? – спросил в конце доклада Хозяин.

–Да.

–Откуда же вы знаете, что железо там есть? Кто сказал? – начал допытываться Никита Захарьевич

– Никто, своим умом дошли. Татары Москву взяли, город пожгли и сразу пошли далее, значит, в подпол не залазили, а железо в подполе хранят. Заупокойную по брату ты не заказывал, значит, жив брат. Ну и железо ты не очень-то сильно по земле новгородской искал, значит, оно у тебя есть. Главное ватагу ты собирать не стал, значит, железо везти не далеко и, следовательно, охранять не надо. А где татары еще пройдут? По Волге, и значит, где-то рядом с Волгой железо хранишь, так чтобы без новгородских людей все сделать один сможешь, – немного сбивчиво изложил свои умозаключения Арсений.

– Молодец, не дурак! Так сколько там у меня! пудов железа схоронено!?

– По моим подсчетам около двухсот,– ответил за друга Лёха.

– Откуда знаешь?

– Подсчитал, сколько ты в прошлом году лошадей просил у князя, ровно столько, чтобы перевести двести пудов,– доложил Алексей.

–Да ты, вернее вы, правы. Только железа там тысяча пудов, мы город хотим новый строить, деньги нужны, князь же так – одно название, там еще людишки местные, как чудь закаменная медведю поклоняются, как Господу,– язычники. Но железа я дам, но под залог, вы залог принесли? – сказал друзьям Никита Захарьевич.

– Так это, я быстро,– ответил Арсений и в белом одеянии спустился в сени и через минуту уже протягивал Никите, блюдо для оценки.

–Где взял? второе есть?

–Князь дал. Второе такое в Юрьеве у Владыки, его еще Мстислав Владимирович, Юрьеву монастырю дарил. А, вот это, Николе святому, что на Дворище.

–Ну, вот не соврали, об этом только несколько людей знают, кроме князя и владыки. За честность вашу теперь, я вам верю, грамотку дам. Сейчас отдыхайте, всё одно до утра с острова хода нет, – сказал Никита Захарьевич, хлопнув в ладоши, велел подавать ужин дорогим гостям.

Друзья не сразу осознали, что вот так просто решили все проблемы, а когда поняли, то стали сомневаться в искренности хозяина Острова.

–Почему же хода нет?– спросил Арсений у Василия.

Васька лишь пожал плечами, ему тоже странно было это слышать. Леша не поленился и спросил у молодой приятной женщины лет двадцати шести, накрывавшей стол,– Почему ходу нет!?.

Она, не переставая хлопотать, над украшением стола, для удовольствия гостей, ответила,

– Ход есть всегда, только в этот раз ведёт он в одну сторону, на суд Божий.

– Ты не темни, а то бог тебя накажет, и мужа не найдёшь,– решил попугать молодку Арсений.

– Мужа мне более не надо. Двоих озеро взяло. Детей тоже не хочу рожать. Четырёх родила, троих вырастила, а скольким жён найду, не ведаю. Впереди ещё четыре зимы у них. Кто из них зимние путины переживёт, и до женитьбы доживёт, даже загадывать не хочу. Сегодня трое дома, и на том богу, и Николе спасибо,– буднично ответила женщина

Арсений, онемевший от услышанного, смог лишь благословить вдовицу, и сел наместо пристыженный.

– Так что ж ты не дома, а тут с мужиками? Наверное, хозяина боишься? Или еще кого желаешь, тут на усадебке? – спросил хитро Василий.

– Хозяина не боюсь. А хочу я тебя Василий Валентинович. Как увидела тебя на Торгу, так и возжелала. Пойдёшь со мной в спаленку? Ты монах меня не стыди, меня завтра к вечере уже может не быть. Терять мне уже нечего!

Васька, услышав такое прямолинейное признание в желании вожделения, от неожиданности даже чуть с лавки не скатился, лишь