не «святцы», а «чалдонки», и по своим размерам они должны были быть в два раза меньше покупных или использовались совсем простые, которые носили название «ружей». Последние имели экзотический вид, так как масть у них наносилась только на один из углов, а достоинство карты обозначалось цифрой.

Каждая карта имела собственное название:

«король» — «бардадым»;

«туз» — «господин Блинов»;

«валет» — «солдат»;

«дама» — «мазиха»;

«двойка» — «Дунька», все низшие карты именовались «молодками».

Помимо экзотических развлечений — игры в «бегунцов» (специально сохраняемых на арестантской голове блох), они же «купчихи», или в «петлю» («ремешок»), — самыми распространёнными видами карточной игры были в «подкатерную» или в «три листика с фальками и бардадымами», а также в «едно» (в современный тюремный обиход игра дошла под названием в «двадцать одно» или в «секку — тридцать одно»), «подкаретную», «юрцевку», «железку» и пр. Существовала ещё одна карточная игра — в «зернь», она была особенно популярна на этапе.

По тюремным понятиям карточная игра должна была вестись долго, поэтому на майдане нельзя было проиграть сразу всё: «так, например, один пускает в игру кон три рубля и всё проиграл; выигравший обязан возвратить ему третью часть (т. е. рубль) по правилу, Бог весть когда и кем постановленному и свято соблюдаемому во все времена и всеми арестантами». На майдан можно было поставить любое имущество — казённую одежду, тюремный паёк до последней крошки хлеба, соль или табак. НО… выигравший казённые вещи (платье, сапоги или рубашку) обязан был возвратить их проигравшему бесплатно по истечении некоторого времени, достаточного для того, «чтобы охолодить горяченького и удержать его от опасного азарта» в дальнейшем. [1.70].

При этом постоянные обитатели острогов пользовались некоторыми привилегиями в карточной игре. Например, опытные профессиональные преступники «бродяги» (эта воровская «масть» сохранилась в тюремной иерархии до сих пор), которые могли поставить на кон, например, собственный кулак или кирпич, что означало наличие у них постоянного кредита от майданщика на 1 руб. У2 серебром. Таково было общее воровское правило, и майданщик обязан был поверить «бродяге» на слово.

Времяпровождение за карточной игрой, сопутствовавшие ей острота ощущений и фарт, по всей видимости, повлияли на дальнейшее увлечение Маяковским всеми видами азартных игр, эта «пагубная страсть» останется у него на всю жизнь, впрочем, как и дружба с боевиками-эсерами, многие из которых впоследствии займут высокие должности в ВЧК-ОГПУ. Позднее, уже в советской исправительно-трудовой системе, карточным баталиям посвящались целые стихотворные баллады, просто стихи или песни. Одно такое творение в 1920-х было напечатано в лагерной многотиражке на Соловецких островах:

После завтрака играют.

Вновь открылось казино,

Игроков везде хватает,

Игроков везде полно.

Тот за печкой притаился

И пыхтит, как паровоз.

А другой в углу забился,

Чётко мечет в чудный «стос».

Моментально карты лепят,

Невозможно передать.

Если взводный их отымет,

Наготове есть опять.

Адвокат Владимира Маяковского подал очередное прошение в Московское охранное отделение с просьбой отпустить подзащитного на свободу в связи с тем, что в материалах дела отсутствуют какие-либо факты и улики, «указывающие на его прикосновенность к деяниям по приготовлению к побегу из тюрьмы». Кроме того, защитник просил разрешить ему общую прогулку. На документе была соответствующая резолюция: «31 августа. Сообщить Маяковскому, что до окончания дела он освобождению не подлежит; просьбу об общих прогулках отклонить».

Дальнейшие заявления Маяковского об освобождении, поданные уже московскому градоначальнику, как и ходатайства его матери, тоже не дали результата, однако в конце октября ему всё-таки разрешили общие прогулки и свидания с родными.

Опираясь на результаты оперативных мероприятий и рапорта агентов охранного отделения, заключённый Маяковский отнесён к категории опасных. В формуляре охранного отделения содержалась запись: «По агентурным сведениям, Маяковский был членом Московского комитета РСДРП и имел непосредственное отношение к тайной типографии этой партии, арестованной 29 марта 1908 года в доме Коноплина». Далее говорилось о том, что «наружным наблюдением установлены сношения Маяковского с лицами, принадлежащими к местной организации РСДРП». [1.40]

Когда особое совещание завершило следствие по делу и определило адреса ссылки для десяти лиц, осуждённых за содействие побегу, то о Маяковском были затребованы «дополнительные сведения». Однако усилия полиции не увенчались успехом, каких-либо новых доказательств добыть не удалось, и в результате департамент полиции сообщил, что по рассмотрении особым совещанием обстоятельств дела о содержащемся под стражей дворянине Владимире Владимировиче Маяковском, заподозренном в способствовании побегу каторжанок из женской тюрьмы, «Министр внутренних дел 28 декабря 1909 года постановил переписку о Маяковском прекратить».

Заключённые Таганской тюрьмы возвращаются с утреннего представления в Большом театре, которое они посещали в качестве поощрения. 1902

К счастью, после 11 (на самом деле — восьми) месяцев содержания под стражей, 9 января 1910 года он вновь был отпущен на свободу из-за отсутствия улик, изобличающих его как опасного политического преступника.

В итоге в отношении дворянина Маяковского и его подельников мещанина Иванова и крестьянина Трифонова был постановлен следующий приговор суда: «…признав невиновными в преступлении, предусмотренном 1 ч[астью] 102 ст[атьи] Уголовного] уложения по недоказанности совершения ими этого преступления, считать по сему обвинению оправданными по суду, тех же Сергея Иванова и Владимира Маяковского, признав виновными в преступлении, предусмотренном 2 п[ункта] 132 ст[атьи] Уголовного] улож[ения], но действовавшим без разумения, не понимая свойства и значения совершаемого, отдать, согласно 41 ст[атьи] того же Уложения, под ответственный надзор их родителей».

Присяжный поверенный П. П. Лидов вспоминал: «Маяковский внешне бравировал деланным безразличием и спокойствием. Прозвучали первые слова приговора, касавшиеся Трифонова. Юноша опустил голову, но тотчас глаза его широко раскрылись, и он, как говорят в школе, „уставился“ на фигуру председателя». Адвокат всё-таки сумел отстоять свою позицию в судебном заседании, несмотря на то что сам процесс был резонансным и широко освещался популярными газетами «Московские ведомости» и «Биржевые ведомости».

«Володя вышел из тюрьмы в холодный день в одной тужурке Строгановского училища, — вспоминала его сестра Людмила Маяковская. — Пальто его было заложено. Мы просили Володю дождаться утра, чтобы достать где-нибудь денег и выкупить пальто. Но Володя, конечно, не мог отказать себе в страстном желании видеть друзей. Он ушёл на всю ночь. Наутро мы достали двадцать пять рублей и из них двадцать истратили на пальто, три на галоши, а на два рубля Володя отпраздновал свой выход из тюрьмы».

В тюрьме Маяковский «перечитал всё новейшее», увлёкся поэтами-символистами Андреем Белым и Константином Бальмонтом: «Попробовал сам писать так же хорошо, но про другое. Оказалось так же про другое