С этими словами слезы хлынули из ее глаз. Она умоляюще смотрела на него, надеясь на понимание.

— Как бы мне хотелось верить, — горько бросил Риз.

— Не надо меня ненавидеть, Риз, — прошептала она.

— Мерил!

Столько любви было в этом восклицании, что она неожиданно захотела немедленно поделиться с ним своими страхами, сию же секунду сказать всю правду.

— Я боялась, — выдохнула она.

— Но почему?!

— Понимаешь, раньше я думала, что не могу иметь детей. Мой муж так и не простил мне того, что я оказалась бездетной. Поэтому, зная, как сильно ты хочешь ребенка, я не хотела заставлять тебя страдать и боялась… Боялась, что рано или поздно любовь умрет, и ты возненавидишь меня…

Рыдания душили ее.

— Когда выяснилось, что я беременна, мне опять стало страшно — теперь из-за того, что тебе нужна не столько я, сколько ребенок.

Риз шагнул к ней и крепко прижал к себе, он гладил ее по голове, вытирал слезы, струившиеся по щекам…

— Мерил, Мерил, — простонал он, — как ты могла, так обо мне думать? Я люблю тебя больше жизни. Тебя, пойми ты, наконец! Ребенок ничего не мог изменить в моей любви.

— Я тоже люблю тебя, — она зарылась головой в его ладони и всхлипывала, — прости меня, прости…

— Тсс… — Он приложил палец к ее губам. — Хватит слез, достаточно извинений.

Он осыпал поцелуями ее лицо, руки. Как же он по ней соскучился!

— О, Мерил, я хочу тебя. — Он слегка отстранился. — Но… ребенок. С ним ничего не случится?

— Нет, — счастливо улыбнулась она, — люби меня, прошу.

Они тут же упали в кресло и соединились так, будто никогда не расставались, их тела узнавали друг друга, любили друг друга…

— Так вот как выглядит твоя спальня, — улыбаясь, сказал Риз.

Мерил засмеялась в ответ:

— Не очень-то интересно, наверное, раз ты так долго добирался до нее. — Она игриво стукнула его кулачком в грудь.

Никогда Мерил не была так счастлива.

— Зато мы исследовали немало других подходящих площадок для любви. — Риз тронул кончиком языка ее сосок.

— Конечно, милый, — Мерил постанывала от его прикосновений, — но это самое удобное.

Лицо Риза вдруг потемнело.

— Мы не причинили вреда ребенку?

— Нет. — Ее лицо сияло от счастья. — Наш малыш в полном порядке.

Их одежда валялась на полу. Нагие, они лежали на кровати, и каждый мог слышать, как бьется сердце, другого.

— О, Мерил! — Он страстно поцеловал ее в губы. — Знаешь, я всегда буду благодарить Моргану.

— Моргану?! Уж не хочешь ли ты сказать, что это Моргана сообщила тебе о ребенке?

— Да, слава Богу. Она пришла ко мне в кабинет, когда я был на грани полного отчаяния. Мне не хотелось жить. Стоило ей сказать о малыше, и я мгновенно ожил. Хотелось залезть на крышу ближайшего дома и прокричать на весь город о своем счастье… Но время шло, от тебя не было никаких известий, и я стал подумывать, что Моргана ошиблась. Я сходил с ума от неизвестности. Наконец не выдержал и явился к тебе сам.

— Риз, как ты думаешь, почему Моргана сделала это?

— Мне кажется, она, таким образом, хотела искупить вину перед нами.

— Дорогой, мы всегда будем ее благодарить, правда?

— Да, родная… Давай поженимся завтра.

— Отлично. — Мерил ласково погладила его по спине.

— Если ты немедленно не прекратишь свои нежности, — нахмурился Риз, — я не смогу сказать тебе нечто чрезвычайно важное.

— Хорошо, я слушаю.

— Это касается твоей работы. — Он набрал воздуха в легкие. — В общем, если хочешь, продолжай заниматься любимым делом. Естественно, когда родится ребенок. Пока мы не виделись, я дал себе клятву: если мы будем вместе, я укрощу свой эгоизм и буду с радостью делить тебя с сестрой и работой. Если счастлива ты, то, значит, счастлив и я.

Она подняла на него глаза и твердо произнесла:

— Спасибо, Риз. Но я тоже о многом думала эти долгие месяцы. Теперь работа — не главное для меня. Ты и ребенок — вот, что занимает все мои мысли. Вы — смысл моей жизни.

— Я люблю тебя. — Он задыхался от нежности, переполнявшей его. — Теперь я точно знаю — наш брак будет воистину заключен на небесах. Наша любовь — божественный дар, ничто не смогло и не сможет разрушить ее, она навсегда останется с нами.

Говоря это, он удивлялся сам себе, потому, что никогда еще не употреблял такие возвышенные слова.

— Я люблю тебя всем сердцем.

— А я… Нет, я хотел сказать, что ты, и есть мое сердце.