- Верю. Потому и решил вас всех уничтожить, раз уж переделать никак не может.

- Да, - согласился я. - Нашла коса на камень… Но еще не вечер, Лилит! Вернусь, доскажу. Это ж мальца за мной присылали. Он просто не успел провякать.

Она посмотрела в недоумении:

- Его посылали за тобой, а ты все со мной разговариваешь?

- Это же им нужен я, - объяснил я, - а не они мне. Пусть подождут. Так положено. Это этикет, хотя и негласный. А этот малец сейчас покорно ждет в коридоре.

- Уверен?

- Или в кабинете, - сказал я, - Азазель мог позвать, чтобы не привлекать внимания хозяина и слуг. Пусть ждет. Надо напоминать всяким там, что здесь им не там, пусть знают, что царь природы и венец творения не является по свистку.

- Кто бы ни свистел? - спросила она тихо.

- Кто бы ни свистел, - ответил я гордо, потом понял, кого она имеет в виду, подавил приступ панической неуверенности и повторил с достоинством: - Кто бы ни свистел! Свобода воли - это не пустая декларация. Раз Творец так сказал, так и есть.

В коридоре пусто, но, протянув руку к двери кабинета, услышал строгий голос Азазеля. Сам он развалился в свободной позе в кресле и меряет уничтожающим взглядом того блестящего молодого ангела с пурпуром в крыльях, что так наивно-нагло вломился в мои покои.

Оба повернулись в мою сторону, Азазель с хитро-торжествующим видом, дескать, противника нужно давить, чтоб не наглел, а пурпурнокрылый поклонился с самым виноватым видом.

- Он уже извинился, - сообщил Азазель. - Несколько раз. Дурак, конечно. Еще ничего не понимает.

Я буркнул:

- Недавно перешел на сторону мятежников?

- В точку, - подтвердил Азазель и перевел взгляд на ангела: - И что тебе велено?

Тот подобрался, стал выше ростом, голосок прозвучал еще неуверенно, но уже с гордостью отважных и мятежных:

- Небесный легион практически истреблен, хотя еще и близко не подступил к Цитадели!.. Ал-фофаниэш предлагает вам почетное отступление и заверяет, что не будет преследовать бегущих.

- Ого, - сказал я, - круто.

Азазель повернулся вместе с креслом в мою сторону:

- Ты ему веришь?

- Частично, - ответил я. - Он должен говорить то, что в интересах мятежников, скрывая то, что не в их интересах. Это значит, если перевести на понятный язык, небесный легион, терпя большие потери, все еще продвигается по уровням ада вглубь. А так как ресурсов у Михаила больше, то наш архистратиг может пренебречь потерями и упрямо ломиться дальше.

- Глубже, - уточнил Азазель.

Я повернулся к немного растерявшемуся ангелу:

- Почему ты не порхнул к Михаилу? Он же вторгся!

- Глава небесного легиона убивает всех, - объяснил он, - кто приближается на расстояние длины его меча. А ты, как мы слышали, руководишь всем наступлением.

Азазель вскинул брови и отвесил мне иронический поклон.

- Не весьма, - возразил я с достоинством. - Хотя это так, но это официально не признано международным сообществом людей и ангелов, так что я числюсь скромным посредником-консультан-том. Независимым консультантом! Хотя и весьма заинтересованным.

Он проблеял, ничего не поняв:

- Ваше… Величество?

- Хорошо, - сказал я, - изволю принять к сведению твое сумбурное сообщение. Иди.

Он отступил на шажок, спросил совсем детским голосом:

- Так что насчет… временного перемирия?

- Я выслушал, - рыкнул я, - и что-то изволю! А пока иди!

Голос мой прозвучал, видимо, весьма, ангел сжался, на его месте вспыхнул огонь, и когда там опустело, на пол медленно опустилось, кружась в воздухе, нежнейшее перышко багряного цвета.

Азазель повернулся ко мне:

- И что будешь?

- Ничего, - ответил я хладнокровно. - Будем ждать посланца от Михаила.

Он поднялся, сладко похрустел суставами.

- Ладно, а я пока пройдусь.

- Над облаками?

Он не понял юмора, отмахнулся:

- Да везде. Посмотрю пока, что, где и как. Жизнь, как ты говоришь, становится все интереснее. Чем ближе к концу, тем забавнее.

Он вышел вполне пристойно через дверь, даже закрыл за собой, я вроде бы услышал удаляющиеся шаги по коридору, но когда обернулся к столу, ощутив некое присутствие, из стены вышел человек в строгом костюме, который я бы назвал фраком, хотя, конечно, не фрак, а вполне почти обычный жипон, хотя пошит строго, со вкусом, для человека серьезного и значительного.

- Сэр Сатана! - воскликнул я почти радостно. - Не признал сразу, богатым будете!.. Как хорошо, а то я уже подумал, не случилось ли что!

Он иронично приподнял бровь:

- Чего?

- Захворали, - пояснил я, - аль депрессия какая, поиски смысла бытия, серьмяжной истины, вы ж интеллигентный… гм… существ, не морда какая из просточертонародья. Присядьте великодушно, я в самом деле соскучился по вашей милости!

Он опустился в кресло, на мои слова сделал небрежный отметающий жест:

- Когда гремят мечи, музы молчат, как говорят люди.

- А что вам люди?

- Любой голос, - пояснил он, - в битвах не слышен. Я тоже молчу, но не потому, что мой голос слаб. Я вообще против этих грубых методов решения споров и проблем. Если скажу им, бросьте эту дурь, я знаю радость слаже, кто услышит?

- И кто послушает, - согласился я. - Обидно?

- Ничуть, - заверил он, но я почуял, что Князь Лжи нагло брешет. - На таком примитивном уровне состязаться просто унизительно. Хотя да, сам когда-то был таким. Но я умнел, они - нет.

- Отрываетесь от народа, - обвинил я. - Нельзя быть чересчур умным, демократическая общественность не поймет. Нужно быть таким же, но чуть хитрее.

Он посмотрел хмуро:

- И откуда все эти премудрости знаете?

- Так, - ответил я скромно. - Слышал где-то. На бегу. Или на скаку.

- Или в полете, - добавил он невинным голосом. - Знаю-знаю ваши штуки! Как смотрит церковь?

- Она не смотрит, - сообщил я.

- Отворачивается?

- Я сам стараюсь не лезть на глаза, - объяснил я. - Наше общество переживает сложный переходный период. Некоторые нарушения морали и даже закона неизбежны. Вот когда все устаканится, будем соблюдать и букву закона. А пока только дух!

Он покровительственно улыбнулся, но все равно я замечал некоторую растерянность в его лице, словах и даже движениях.

- Мне нравится этот переходный период, - продолжал он с прежней покровительственной улыбочкой. - Он начался сразу же после пинка Адаму, но все еще набирает разгон.