В столовой празднество было уже в самом разгаре. После нашей прогулки втроем возвращение в крикливый мир гуляк оглушило меня: множество голосов, свист, необычный и ликующий гул толпы, получившей разрешение забавляться и дуреющей от алкоголя, шума, музыки. Весь этот грохот заглушало вибрато электрогитар, в котором выделялось агрессивное соло. Оркестр с переменным успехом исполнял интернациональный репертуар, где доминировали английские и американские рок- и поп- композиции. От суетливо движущихся тел волнами исходил пот, плавающий в атмосфере обширного зала. Движение между столовой, туалетами и баром было непрерывным, отчего возникали бесчисленные пробки.

Поместив мужа в углу, около буфета, Ребекка сразу же начала порхать от пары к паре, целуя каждого мужчину или юношу, словно громадная птица, подбирающая корм. Любым своим жестом она привлекала внимание, создавая некий ореол, оказывающий колдовское воздействие на зрителей. Взгляды устремлялись к ней, как осы, не кусая ее и еще меньше беспокоя. Облаченная в ласковые томные взоры, она была королевой, которая таскала за собой шута в креслице и царила в королевстве, занимающем пространство столовой и насчитывающем пятьдесят подданных. Ибо ей удалось преодолеть все испытания и вернуть свое достоинство! Она начала танцевать. Можно было подумать, что невидимая нить внезапно притянула все глаза к дорожке: не я один жил под волшебным обаянием этой чертовки, которая порождала вожделение малейшим изгибом своего таза. Лицо ее было озарено неизбывным весельем, искренней радостью от всеобщего восхищения, и она расточала улыбки из такой дали, что ей не смели отвечать. Хоть я и находился целиком под властью ее чар, меня приводил в бешенство этот магнетизм: я говорил себе, что не смогу завоевать ее, когда она хмелеет от публичных почестей — награда мне означала бы для нее потерю, поражение в правах. Тем не менее я был готов вынести все, чтобы получить ее. Для меня это стало почти вопросом чести, и я не сердился за капканы и ловушки, разжигавшие мое желание, вместо того чтобы погасить его. В сущности, я обожал этот неведомый мне прежде восхитительный ад и открывал в себе другую природу. Я больше не любил Беатрису, принимавшую меня таким, как есть, и пылал страстью к Ребекке, которая меня не хотела.

Выпив большой бокал виски и обменявшись рассеянным рукопожатием с друзьями, я стал пробираться вперед. Некая сила влекла меня к шумной и пестрой танцевальной дорожке, а от музыки — знаменитого rhythm and blues шестидесятых годов — ноги просто зудели. Я беззаботно вклинился в толпу сверкающих галунами моряков, длинноволосых северян, смуглых или светлых уроженцев Востока, которые отплясывали столь свободно, что их неуклюжесть вернула мне уверенность — в любом случае у меня получится не хуже. Я улыбался парам, заговаривал с двумя красивыми девчушками, которые танцевали вместе: я чувствовал себя полностью в своей тарелке. И, неприметно проложив дорогу сквозь эту чащу тел, я приблизился к Ребекке.

— Ку-ку, Траволта, покажем класс?

Я глупо осклабился. Я дошел до того, что принимал насмешку за комплимент! Внезапно оказавшись прямо перед ней, я ощутил себя нелепым: два наших силуэта рядом, должно быть, представляли странное зрелище, невообразимо забавное для всех. Ее пугающее великолепие лишь оттенялось моей нескладностью. Скверная и принужденная копия, я пытался со своей заурядной личностью включиться в балет ее бешено отстукивающих по дорожке ног. И у меня проскользнуло сожаление, что я не умею танцевать — расплата за печальные занятия литературой. Танец, поп, диско составляли мир, от которого мы с Беатрисой заботливо сторонились, полагая его суетным и, главное, слишком обыденным. Мы слушали только классику, в последнее время большей частью итальянскую оперу и Малера, относя все виды варьете к факторам несущественным, и вот эта вселенная, которой мы пренебрегали в силу предубеждений, встала передо мной как единственная, имеющая значение. Тщетно я стремился к непринужденной легкости, пытаясь связать сложные аккорды с движениями колен и лодыжек, — мне это никак не удавалось. Я чувствовал, что меня рассматривают, изучают, оценивают с головы до пят. Положение совсем ухудшилось, когда Ребекка, взглянув на меня, откровенно захохотала, и я пришел в отчаяние от такой непосредственности.

— Ты меня до слез смешишь своей манерой танцевать. Переваливаешься с ноги на ногу, как Балу в «Книге джунглей» Уолта Диснея.

Я силился показать флегматичное презрение, но лицо мое, несомненно, выдавало обиду. Ноги у меня парализовало, а Ребекка проворно кружилась вокруг собственной оси, затем возвращалась ко мне, демонстрируя всем, что она хотя и со мной, но одна, поскольку я для нее партнер случайный и не слишком удачный.

— Смотри, даже Франца развлек наш танец.

Я обернулся и разглядел сквозь толпу инвалида, который изо всех сил махал нам руками. Морда у него сияла, он хлопал себя по животу, пальцем показывал мне стоявших рядом Марчелло и Раджа Тивари. Эти заговорщицкие жесты вывели меня из себя. Одним взглядом калека охватывал всю танцевальную дорожку, и, несмотря на заслон из движущихся фигур, я целиком был в его власти. Окаменев от пристального взора этих знакомых глаз, я сказал Ребекке, что принесу ей выпивку. Франц, не упускавший из виду ни одно из моих движений, покатил за мной в бар, где сам плеснул мне в бокал изрядную порцию джина. Я чувствовал, что он заряжен, как ружье, готов к оскорблениям и сарказмам.

— Дидье, у ваших протезов отменный ритм.

— Я никогда не претендовал на то, что умею танцевать.

— В любом случае это ничуть не умаляет ваших шансов в глазах Ребекки.

Язвительная шутка задела меня за живое.

— Бедный Франц, вам нелегко поддерживать разговор без досужих сплетен.

И, не взяв протянутый им бокал, я бросил его, вновь нырнув в толпу. Оркестр начал серию медленных танцев. Пары сближались и расходились. Некоторые уже флиртовали, я слышал шелест рук, приглушенный смех. Без колебаний я пригласил Ребекку, и она пошла со мной, прижалась ко мне, обняла за плечи — шарф из обжигающей трепещущей плоти вокруг моей шеи. Она смотрела на меня так тепло, что я уверился: вскоре мне удастся пожать плоды своего терпения. Ее упругие соски восхитительно упирались в мою грудь, волосы легко касались щек, она слегка терлась об меня животом, и на губах у нее бродила смутная чувственная улыбка. Ее больше не заботило, что все видят эту самозабвенную нежность, подобное объятие означало официальное признание нашей пары. Я приник к ней, задыхающийся и опьяненный, благоговейно впитывая ее дыхание. Все в этой изумительной девушке было для меня грациозным, прелестным, удивительным — даже выступившие на затылке капельки пота благоухали. Я никого не видел, ничего не слышал, кроме ударов собственного сердца, вторившего басовитым звукам барабана и топоту сотен ног. Она крепко обнимала меня и тихонько напевала песенку, о которой я, естественно, понятия не имел. Под моими руками в своей мускулистой наготе лежала ее спина, и я простер дерзость до того, что пробежался по ней пальцами. Если она примет такую фамильярность, значит, уступит во всем, говорил я себе. Она позволила. Текучая как вода, она разрешила мне действовать, вступая в контакт всем своим телом. Пощекотав краешек ее лопатки большим пальцем, я надавил другой рукой на тонкую эластичную талию, которая поддалась без сопротивления. Моя влажная ладонь продвигалась к ложбинке перед ее роскошным крупом. В нескольких миллиметрах от моих пальцев таилась величественная основа мира. Истина обитала здесь, на этом внушительном троне, а не в перенаселенных городах Востока или Китая.