Ларвия про себя послала проклятия Каске.

– Ты же не думаешь, что он предвидел…

– Нет, конечно. Хотел владеть ситуацией.

– И ты все это время знал об этом? – спросила Ларвия.

– Да.

Она облегченно вздохнула, что не осталось незамеченным Веригом.

– Ты думала, что я преследую тебя в надежде получить свободу? – хмуро спросил он.

– Эта мысль иногда приходила мне в голову, – призналась Ларвия.

– Неудивительно, что тебе так было трудно уступить мне, – нежно произнес он. – Ларвия, я всегда знал, что это невозможно. Мне не нужны ни особняк, ни деньги, ни титул вдовы Сеяна – мне нужна ты сама.

Ларвия уткнулась ему в плечо.

– Небо начинает светлеть, – с сожалением проговорила она. – Слуги скоро проснутся – тебе нужно вернуться в свою комнату.

Он сел и достал одежду, лежавшую в ногах постели, натянул брюки и тунику. Затем, встав на ноги, протянул ей руку.

Она взяла его руку, и он ее, обнаженную, прижал к себе. Когда поцеловал, она крепко прижалась к нему и в следующую же секунду оба оказались в постели.

– Нет, – сказала себе Ларвия, хотя сама жаждала его. – Тебе нельзя здесь дольше оставаться, иначе нас раскроют. Сегодня ночью. Приходи сегодня ночью.

Вериг неохотно отпустил ее, поцеловав на прощание долгим поцелуем.

– Сегодня ночью, – прошептал он и вышел через галерею.

Ларвия буквально упала на постель и потянулась, как кошка, затем провела руками вдоль тела, которое еще пело от его прикосновений.

Они убегут вместе. Жизнь, лишившая ее и так многого – заботливого отца, любящего мужа, ребенка, – может быть, сжалится над ней, хотя бы в этой любви.

Она натянула одеяло до подбородка и закрыла глаза.

* * *

Юлия стояла в кругу других весталок, наблюдая, как Ливия Версалия заливала водой священный огонь: зашипев, он погас, облако пара поднялось над алтарем – Верховная Жрица поклонилась, а зрители одновременно вздохнули. Затем Ливня протянула руку к Юнии Дистании, и та подала ей зеркало – подарок Цезаря на ее юбилее. Две других весталки чисто вымели очаг, а затем настала очередь Юлии со щепками в руках. Алтарь был готов, она уложила щенки, а Ливия, держа наготове зеркало, ожидала, когда первые лучи солнца проникнут через окно над алтарем и зажгут огонь. Зрители в храме, наблюдавшие за церемонией, затаив дыхание, ожидали появления едва заметного дымка – начала нового пламени. Разгорелся огонь – все закричали и захлопали. Ливия, подождав, пока не утихнет шум, пала ниц перед алтарем и начала молиться о счастливом новом годе.

Юлия всматривалась в толпу, ища Марка. Он стоял впереди всех рядом с Цезарем и Марком Антонием, Септимом Гракхом и Тиберием Германиком, не сводя с нее глаз. Каждый раз, оглядываясь, она сталкивалась с его взглядом: для нее было необычно видеть его в полной форме, в официальной обстановке, по правую руку от Цезаря. По сложившемуся у нее представлению, Марк, тайно встречающийся с ней, овладевший ею так страстно, что полностью изменил ее одинокую жизнь, – ее возлюбленный и больше ничего. Но он, оказывается, еще и солдат, сделавший головокружительную военную карьеру, соратник человека, наделенного огромной властью, герой войны, кумир народа.

Ливия, закончив мольбы к богине Весте, поднялась на ноги и обернулась лицом к толпе, вознося руки вверх и обращаясь к присутствующим торжественным голосом.

– Я восхожу к алтарю Весты… – Она декламировала знакомые всем слова.

Все слушали ритуальные слова, некоторые шевелили губами вместе со жрицей, ожидая заключительного аккорда.

– Наилучшие пожелания мира и процветания в новом году, – закончила Ливия, и все закричали в ответ, повторяя последние слова.

Ливия улыбнулась, все громко и радостно кричали приветствия, а затем направились к выходу из храма и далее вниз по лестнице. Юлия видела, как они уходили, и Марк среди них. Мысль о том, что они оба принимали участие в подобной церемонии в прошлом году и не знали друг друга, казалась ей неправдоподобной.

Храм опустел, весталки вышли через открытые двери и остановились наверху лестницы, на виду у собравшихся внизу граждан. Цезарь вышел на середину платформы для ораторов, сооруженной только сегодня утром, и поднял руку, привлекая внимание толпы, – все сразу же замолчали, с восхищением взирая на своего повелителя.

– Добрые граждане Рима, – начал он с обычного обращения, которое Цицерон саркастически окрестил «гласом народа».

Его слова лишь отдаленно доходили до сознания Юлии: прошлые триумфы, сделавшие возможным сегодняшний праздник… будущее, которые еще больше возвеличит Рим… В своей торжественной речи император напоминал слушателям, что их настоящее процветание достигнуто, в основном, благодаря его успешной деятельности, взывал к их гражданской гордости – краеугольному камню Республики. Но красноречие Цезаря мало трогало Юлию, ее мысли были заняты совершенно другим: бросались в глаза стоящие рядом ее дедушка, Марк Брут и Гай Кассий – эта троица тоже слушала речь Цезаря, но на их лицах не отражался восторг, оратор был их ярым врагом, и его очевидная власть над аудиторией пугала их, приводя в уныние. Юлия отвела взгляд от Каски, ей не хотелось думать о политических интригах, в паутинах которых запутались эти люди. Ее собственный мир необычайно сузился, включая только ее саму и Марка.

Цезарь, закончив свою речь под восторженные крики толпы, в окружении боевых соратников сошел вниз по лестнице и оказался на улице – толпа двинулась за ним. На площади перед храмом их ждали священники, облаченные в одежды древних воинов, символизирующих победоносную римскую армию. Первого марта отмечались не только день Нового года, но и начало месяца, посвященного Марсу – богу войны. Празднуя это событие, священники, пританцовывая, шли по городу, размахивая щитами, освященными первосвященником. Эта церемония официально означала начало сезона военных действий. Щиты не вернутся в дом первосвященника до октября, когда военные действия обычно завершались.

Цезарь и его окружение шли за подпрыгивающими священниками, приветствуя толпу, которая присоединялась к процессии, идущей по улицам города к резиденции первосвященника, где его жена совершит жертвоприношение Юноне – богине всех счастливых начинаний. После этого народ начнет праздновать и отдыхать, поскольку считалось грехом работать в такие дни. Благоразумнее отложить все дела и праздновать вместе с большинством, чтобы не навлечь на себя беду, так как ослушников боги наказывали: вздумает человек посадить дерево, а в будущем его обязательно поразит молния и оно упадет на крышу его дома; решил он забить свинью – мясо непременно испортится и отравит его. Боги требовали к себе внимания во время праздничных церемоний, и, если кто не уделил его, пеняй на себя.

Ливия Версалия подала знак, и весталки вернулись в храм. Позади слышались звуки музыки и радостные крики толпы, покидающей площадь.