использовать его, предавшись экстазу. Таким образом, пробуждение просто сопровождается приятным и экстатическим чувством, интенсивным ощущением эмоционального освобождения. Но само по себе оно лишь обозначает окончание искусственного и абсурдного использования ума. Прежде всего, это уши – «ничего особенного», – потому что основное содержание пробуждения не является каким-то конкретным объектом знания или опыта. Буддийская доктрина «Четырех Невидимых» гласит, что Пустота (шунья) для Будды – как вода для рыбы, воздух для человека и природа вещей для заблуждающегося – вне концепций.

Должно быть очевидным, что то, чем мы являемся в самой своей сущности, не может быть конкретным объектом познания. Все, что мы можем познать, – жизнь и смерть, свет и тьма, сплошное и полое – это относительные аспекты чего-то такого же непостижимого, как цвет пространства. Пробуждение не значит познать, чем является эта реальность. Как говорится в двустишии из «Дзэнрин кусю»,

Как бабочки прилетают к только что посаженному цветку,

Бодхидхарма говорит: «Я не знаю». [g]

Пробуждение означает познать, чем реальность не является. Это значит перестать отождествляться с какими бы то ни было объектами познания. Подобно тому как любое утверждение об основополагающей субстанции или энергии реальности обязательно будет бессмысленным, всякое утверждение о том, чем «я являюсь» в самом корне своей сущности, тоже будет вершиной глупости. Причина заблуждения – ложная метафизическая предпосылка в самом корне здравого смысла, бессознательная онтология и эпистемология среднестатистического человека, его молчаливое допущение того, что он является «чем-то». Предположение «я есть ничто», конечно, будет таким же неправильным, поскольку что-то и ничто, бытие и небытие – это связанные концепции, которые одинаково принадлежат к «познаваемому».

Один из методов мышечного расслабления заключается в том, чтобы начать с увеличения напряжения в мышцах с целью отчетливо почувствовать, чего не нужно делать [170]. В этом смысле есть некоторое преимущество в использовании вступительного коана для усиления абсурдных попыток ума постичь себя. Но отождествление сатори с последующим чувством облегчения, чувством расслабления, введет в заблуждение, потому что сатори – это не чувство расслабления, а само расслабление. Таким образом, сознательный аспект жизни дзэн не сатори – не «первичный ум», – а все, что вы свободны делать, видеть и чувствовать, когда судороги ума расслаблены.

С этой точки зрения простая вера Банкэя в «Нерожденный ум» и даже взгляд Синрана на Нэмбуцу – это тоже введение в сатори. «Расслабиться» не обязательно означает повторять попытки ухватиться до тех пор, пока это не станет невыносимым. В противоположность этому жесткому пути есть также дзюдо – «мягкий путь», позволяющий увидеть, что основополагающая реальность ума остается спонтанной и непостижимой, независимо от того, пытаетесь ли вы ее постичь. Делание и неделание просто теряют свою значимость. Думать, что нужно постичь или не постичь, расслабиться или не расслабиться, – значит поддерживать иллюзию того, что эго реально и что его махинации представляют эффективное препятствие для Дао. Вне спонтанного функционирования «Нерожденного ума» эти попытки или не-попытки не имеют никакого значения. Выражаясь более образным языком Синрана, достаточно лишь услышать о «спасительной клятве» Амитабхи и хотя бы раз повторить его Имя, Нэмбуцу, не заботясь о том, есть ли у тебя вера или желания. Подобные заботы – это гордость эго. Как говорил мистик из школы синсю Китибэй,

Когда все идеи о собственной значимости, основанные на моральных ценностях и дисциплинарных мерах, устранены, в тебе не останется ничего, что могло бы объявить себя слушающим, и поэтому ты не упустишь ничего из услышанного. [171]

Пока вы думаете о слушании, вы не можете слышать отчетливо, и пока вы думаете о том, нужно ли расслабиться или нет, вы не можете расслабиться. Но думаете ли вы о слушании или нет, ваши уши слышат, и ничто не может помешать звуку их достичь.

Преимущество метода коанов, вероятно, заключается в том, что в целом другой путь слишком утонченный и подверженный неправильным интерпретациям – особенно это касается монахов, которые могут использовать его как оправдание и бездельничать, живя за счет пожертвований благочестивых мирян. Вполне вероятно, что именно поэтому акцент мастеров эпохи Тан на «не-искании» уступил более энергичному применению коанов как средства для истощения силы эгоистичной воли. Дзэн без методов или средств Банкэя не предлагает основы для школы или института, потому что монахи с таким же успехом могли бы заниматься фермерством или рыболовством. Как следствие, не остается внешних признаков дзэн; нет больше пальца, указывающего на луну Истины, – и это необходимо для задачи Бодхисаттвы по освобождению всех существ, даже несмотря на риск принять палец за луну.

Глава 4. Дзэн в искусстве

К счастью, мы можем не только слышать о дзэн, но и видеть его. Так как «лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать», выражение дзэн в искусстве предоставляет нам один из самых непосредственных путей к его пониманию. Тем более что виды искусства, созданные дзэн, не являются символическими в том же смысле, что другие типы буддийского искусства или «религиозное» искусство в целом. Излюбленные темы дзэнских художников и поэтов – это то, что мы бы назвали естественными, конкретными и мирскими вещами. Даже когда они обращаются к Будде, Патриархам или мастерам дзэн, они изображают их в характерном житейском и человечном стиле. Кроме того, искусство дзэн не является исключительно изобразительным. Даже в случае живописи произведение искусства считается не просто изображающим природу, а являющимся произведением природы. Ибо сама техника включает искусство безыскусственности, или то, что Сабро Хасэгава назвал «контролируемой случайностью», когда картины формируются так же естественно, как изображаемые на них камни и трава.

Это не значит, что дзэнские виды искусства зависят от чистой случайности, как если бы кто-то окунул змею в краску и позволил ей проползти по листу бумаги. Суть скорее в том, что для дзэн не существует двойственности, не существует конфликта между естественным элементом случайности и человеческим элементом контроля. Конструктивные силы человеческого ума не более искусственны, чем формирующие действия растений или пчел, поэтому с точки зрения дзэн нет никакого противоречия в утверждении о том, что художественная техника – это дисциплина в спонтанности и спонтанность в дисциплине.

Виды искусства западного мира происходят от духовных и философских традиций, где дух отделяется от природы и спускается с неба, чтобы воздействовать на нее, как разумная энергия, воздействующая на инертную и неподатливую материю. Так, Мальро всегда говорит о художнике, «покоряющем» используемые материалы, подобно тому как наши исследователи и ученые говорят о покорении гор или космоса. Для китайцев и японцев это гротескные выражения.