— И зачем вам понадобилось мое сердце?

Она улыбнулась.

— Чтобы разбить его. Я была на вашей гарвардской лекции.

Как жестокость может быть красивой? И тем не менее она ослепляла.

— Из-за того, что я сказал?

— Именно.

— Разве это не подтвердило бы мое мнение о вас?

— Возможно. Но вам пришлось бы жить с разбитым сердцем, не так ли?

Уголок его глаза дернулся. Наконец-то он понял, с кем имеет дело.

— Изящный замысел, — медленно произнес он. — Недостойный, но тем не менее изящный.

Она пожала плечами.

— Жаль, что в конечном итоге я оказалась не бесплодной. Я предпочла бы забыть об этой истории раз и навсегда.

Без всякой причины Кристиан вдруг вспомнил, как лежал, положив голову ей на колени, она перебирала его волосы, и они говорили обо всем и ни о чем. Ему следовало оставить все как есть. Тогда, по крайней мере, у него остались бы приятные воспоминания. А теперь у него нет ничего. Даже меньше, чем ничего.

— Не сомневаюсь, — бесстрастно отозвался он.

— Что ж, я достаточно долго обременяла вас своими хлопотами, — жизнерадостно сказала она. — Всего хорошего, сэр. Я найду дорогу.

Она уже была у самой двери, когда он отозвался.

— Одну минуту. Нам нужно обсудить, что делать с ребенком.

Она снова пожала плечами.

— Для такой женщины, как я, ребенок не представляет трудности. Я найду кого-нибудь, кто женится на мне. Это не сложнее, чем выбрать новую шляпку. Я бы сказала, даже проще. В наше время приобретение шляпок требует массы времени и усилий. В последний раз я потратила целый час, чтобы решить, какая отделка мне нравится больше.

Кристиан сузил глаза.

— То есть бедняга будет растить чужого ребенка, даже не подозревая об этом?

Его грозный взгляд мог привести в трепет любого. Но на миссис Истербрук он не произвел никакого впечатления.

— Я могу сказать ему, если хотите. Может, вы также желаете, чтобы я сообщила ему имя отца ребенка?

Она рассмеялась, явно находя свою колкость очень забавной. Ее смех, чистый и мелодичный, напоминал звон колокольчиков, колеблющихся на ветру. При всей ее черствости и беспринципности в облике Венеции не было ни одной черты, которая не была бы совершенной.

— Я не допущу, чтобы мой ребенок рос в доме какого-нибудь типа, достаточно тупого и доверчивого, чтобы жениться на вас.

— Ну, это, определенно, исключает вас из числа претендентов. Ведь вы, сэр, тоже хотели жениться на мне, если мне не изменяет память.

И она смеет напоминать ему об этом! Кристиан стиснул зубы, подавив вспышку стыда и гнева.

— Я хотел жениться на баронессе фон Шедлиц-Гарденберг, что, наверное, не очень умно с моей стороны, но не так глупо, как если бы я хотел жениться на вас.

Венеция надменно улыбнулась.

— Мы можем стоять здесь весь день и обмениваться оскорблениями, ваша светлость. Но у меня есть другие дела, включая выбор шляпок. Если вы не желаете, чтобы ваш ребенок рос в приличном доме, полагаю, у вас есть решение лучше? Учтите, я не допущу скандала, у меня еще есть сестра на выданье.

— Поклянитесь жизнью своей сестры, что вы носите моего ребенка.

— Клянусь.

— В таком случае я женюсь на вас. Ради ребенка. Но если вы лжете, я разведусь с вами самым скандальным образом из всех возможных.

Она помолчала, устремив на него непроницаемый взгляд.

— Как я понимаю, согласившись выйти за вас замуж, я могу не беспокоиться о свадебном платье и свадебном завтраке?

— Нет. Я получу специальное разрешение. Мы поженимся в присутствии свидетелей, которые требуются по закону. Если хотите пригласить своих родственников, пожалуйста. Но своих я избавлю от этого спектакля.

— А что потом? Каждый пойдет своим путем? — поинтересовалась она ироническим тоном.

— Оставляю это на ваше усмотрение. Можете вернуться к своим родным или поселиться здесь. Мне все равно.

— Как мило. Мне никогда не делали более соблазнительного предложения.

Уголок его правого глаза снова дернулся.

Она взялась за дверную ручку.

— У вас есть две недели, чтобы получить разрешение, ваша светлость. После этого я дам понять обществу, что мне нужен муж.

«Мадам.

Сообщаю вам, что я получил специальное разрешение. Мы поженимся завтра в десять часов утра в соборе Святого Павла, на Онслоу-сквер.

Ваш Лексингтон».

«Сэр.

Сообщаю вам, что я решила поселиться в вашем доме. Надеюсь, вы подготовите его к моему прибытию.

Искренне ваша, миссис Истербрук».

«Мадам.

Завтра днем я отбываю в Алджернон-Хаус.

Ваш Лексингтон».

«Сэр.

Что может быть лучше медового месяца в сельской местности?

Искренне ваша, миссис Истербрук.

P.S. В поместье мне понадобится лошадь, быстрая, неутомимая, с добродушным нравом, и надушенные лавандой простыни».

У Венеции сохранилось платье из голубой парчи, в котором она выходила замуж за мистера Истербрука, но она не решилась выйти из дома в туалете, столь не похожем на прогулочный.

Она все еще не совсем верила, что герцог женится на ней. Ужасно, но она столько лгала ему, что теперь не считала, что он обязан говорить ей правду. Если он решил сыграть с ней жестокую шутку, ей некого винить, кроме себя.

Венеция прибыла в церковь на пятнадцать минут раньше назначенного времени. Кристиан уже был внутри, со склоненной головой он сидел на скамье.

При звуке ее шагов он медленно поднялся, повернулся к Венеции лицом — и нахмурился. Он был одет в строгий костюм, как и полагалось джентльмену на собственной свадьбе. Венеция, напротив, выглядела так, словно собралась на прогулку в парк и зашла в церковь, чтобы полюбоваться интерьером.

— Что ж, я здесь, — сказала она. — И не заставила вас ждать.

Лицо Кристиана потемнело. С некоторым опозданием она вспомнила, с какой радостью он ждал ее на «Родезии». Кажется, у нее появился талант говорить бестактности.

— Пойдемте, — сказал он.

— Где ваши свидетели?

— Занимаются цветами в ризнице.

Священник уже стоял у алтаря, глядя на Венецию. Она узнала знакомые признаки. Когда она сказала герцогу, что производит на мужчин определенный эффект, она не преувеличивала. Не на каждого и не всегда, но, когда это случалось, предложения сыпались, как конфетти, а все действующие лица обычно заканчивали тем, что сгорали от смущения.