не навещал босса в тюрьме, но присматривал за особняком на Прайс-Хилл, примечая, кто входит и выходит – включая Имоджен. Она, не стесняясь, болтала со сторожем, а он записывал важные детали их разговоров. Однажды, как он впоследствии утверждал, она пожаловалась, что потеряла револьвер. “Да ладно, не ищи, – бросила она Мюллеру. – У меня их полно”.

Часто она приводила в дом мужчину, в котором Мюллер опознал Франклина Доджа. Как-то днем он наблюдал, как Имоджен с Доджем выволокли из дома все до последнего растения, оставив в роскошном диковинном атриуме несколько обломанных веточек и листочков. Растения они загрузили в серебристый открытый автомобиль Имоджен, на каждой дверце которого прежде красовались инициалы ее мужа “Дж. Р.”. Мюллер подошел поближе, чтобы разглядеть: оригинальные монограммы заменили буквами “Ф. Д.”, сверкающими и позолоченными. Когда Додж понял, что за ним наблюдают, он забежал за автомобиль и присел за ним, скорчившись, пока Мюллер не отошел. В другой раз Мюллер заметил Доджа в окне гостиной разглядывающим подъездную дорожку, перед которой все еще стояли на страже каменные львы. Завидев Мюллера, совершавшего обход, Додж опустил жалюзи.

После того как парочка вывезла растения, она принялась обчищать дом, комнату за комнатой, предмет за предметом. Имоджен попыталась привлечь к этому делу Мюллера, попросив его снять часы со стены. Когда сторож отказался, она возмутилась: “Но почему? Не бойтесь, что мистер Римус вернется сюда, – мы устроим так, что его депортируют. Мы уже все подготовили. Он отвалит восвояси, как и явился, с маленькой котомкой”.

Мюллер верил, что босс вернется домой, и собирался описать ему эту сцену и повторить эти слова. Помешать Имоджен он не мог – в конце концов, это был ее дом, – но записывал каждый предмет, который выносили через парадные двери и загружали в подъезжающие грузовики. Наконец со всем было покончено, вывезли даже каменных львов.

* * *

Угроза депортации возрастала, и Римус даже из-за решетки начал отчаянно сражаться за себя. У иммиграционного комиссара внезапно оказалась в руках кипа документов с указанием года рождения Римуса – 1876: заявления на получение страховки, документы времен его фармацевтической и юридической деятельности, записи о разводе с первой женой и разрешение на вступление в брак с Имоджен, прошение о вступлении в масонскую ложу Чикаго и копия свидетельства о рождении, где было указано, что Франц Эмиль Георг Римус родился 13 ноября именно того года. На это Римус заявил, что документы “поддельные” и свидетельство о рождении не его, а покойного брата, с которым у них общая дата и месяц рождения. Якобы это немецкий обычай – называть следующего ребенка того же пола в честь того, который умер.

Многочисленные родственники, отлично вышколенные Римусом, пришли ему на помощь, съехавшись со всей страны в Цинциннати, чтобы дать показания перед Иммиграционной комиссией. Дядюшка предположил, что Римус прибавил себе два года, с девятнадцати до двадцати одного, чтобы получить право на лицензию фармацевта. Сестра Элизабет говорила о нем со страстью и восхищением: “Джордж – человек, который сделал себя сам… Он заработал кучу денег своей юридической практикой в Чикаго, ему не было резона оттуда уезжать. Он совершил ошибку, переехав в Цинциннати. Джордж всю жизнь был внимателен к матери и к остальным членам семьи. Он всегда готов был помочь каждому”. Римусу позволили в сопровождении шерифа приехать на один день в Цинциннати для беседы с офицером Иммиграционной комиссии. Начав с заверений, что он является законным и лояльным американским гражданином, Римус перешел к яростным тирадам в адрес Имоджен и Доджа.

– Вы полагаете, что именно ваша жена сыграла решающую роль в возбуждении дела о вашей депортации? – спросил офицер.

– Совершенно верно, – подтвердил Римус. – Она и еще этот тип, Франклин Л. Додж… Он работал в Секретной службе Министерства юстиции в Вашингтоне… Он живет в моем доме с тех пор, как я заперт в тюрьме в Трое.

После этого допроса Дж. Эдгар Гувер получил служебную записку от агента, предлагавшего прекратить дело о депортации, пока не всплыли новые неприглядные подробности деятельности Доджа. “Причина состоит в том, что если продолжать дело обычным порядком, – сообщалось в записке, – то мистер Додж и остальные неизбежно окажутся в свете внимания общественности… Убежден, что в настоящий момент исключительно важно избегать всякого рода публичности в деле Доджа”.

Гувер переслал документ Виллебрандт, но собственное расследование прекращать не собирался.

* * *

Все еще тревожась за здоровье Римуса, Коннерс сел в поезд до Вашингтона и частным образом встретился с Виллебрандт.

– Римус умирает в тюрьме, – сказал он. – Он не переживет этого срока.

На этот раз Виллебрандт сжалилась над Римусом. 24 марта она распорядилась о его переводе в окружную тюрьму Сайото в Портсмуте, штат Огайо, в 130 милях к юго-западу.

Вскоре после прибытия шериф Портсмута ознакомил Римуса с письмом, полученным им.

Шерифу – Портсмут, Огайо.

Уважаемый сэр,

Присматривайте получше за этим голубком Римусом. Он непременно постарается причинить Вам неприятности, как делает всюду, где оказывается… Будьте осторожны с ним, это та еще птица – лживая визгливая подлая тварь, которая ни перед чем не остановится. Он отправил на нары больше народу, чем иные судьи. Тринадцать человек угодили в тюрягу из одного только Сент-Луиса, где вместе с ним проворачивали дела. Он будет стучать на Вас, так что будьте осторожны. У него нет вообще никаких принципов, он готов на все…

Он виновен во всех возможных преступлениях, начиная от убийства и до подкупа, поджога, бандитских налетов, ничем не гнушался; не дайте ему застать Вас врасплох. Будьте все время настороже, потому что он способен на все.

Друг

Римус добавил этот пасквиль к длинному списку прегрешений Доджа и Имоджен.

Несмотря на высказанные в письме предостережения, шериф Портсмута считал Римуса образцовым заключенным и даже перевел его на особое положение. Ему было позволено выходить наружу без конвоя, шофером при нем был сын самого шерифа. Римус управлял кухней, где готовили три раза в день для шестидесяти заключенных. На собственные деньги он закупал в бакалейной лавке мороженое и пироги в количестве достаточном, чтобы у всех арестантов было второе и третье. Он подружился с одиннадцатилетним мальчишкой-уголовником, болевшим свинкой; Римус натирал ему раздутую шею целебной мазью, попутно рассказывая байки о схватках с виски-пиратами. Однажды он даже поймал сбежавшего преступника, бросившись за ним в погоню по Маркет-стрит, и таки схватил и скрутил. “Хотя Римус грузный и небольшого роста, но бегает он как олень”, – отметил шериф. В другой раз он успел подхватить заключенного, который упал в обморок. Охранники уложили парня на матрас, а Римус взял инициативу в