– Ваш супруг вел себя как настоящий мужчина, – с уважением произнес Ранке. – Схлестнуться с таким опасным противником… Поступок, достойный восхищения. Германия вас не забудет.

– Я всегда был сторонником государственного порядка, – сказал Максимов, польщенный перспективой войти в историю Германии. – Но не забывайте и об Анне. Мои кулаки ничего бы не стоили без ее сообразительности.

Анита взглянула на супруга с благодарностью. Он по собственной доброй воле великодушно делился с ней выстраданной славой.

– Когда я поняла, что Хаффман – это и есть профессионал, я испугалась. Бой с Клозе уже завершился, англичанин собирался уходить, а его распорядитель объявил о розыгрыше перчаток. Я сразу догадалась, что вместе с перчатками они вынесут бомбу и найдут возможность улизнуть прежде, чем она взорвется. Вы видели, сколько людей набилось в зал? Наверное, вчера в Аллее тополей их было больше, но взрыв в замкнутом пространстве имел бы куда более ужасные последствия. Давка, рухнувшие перекрытия – страшно даже представить… А в зале я не увидела ни одного полицейского!

– Это наш недосмотр, – признался Ранке. – В полиции совершенно упустили из виду гастроли этого проходимца, считали, что его выступления на ринге соберут лишь небольшую кучку любителей мордобоя… извините, герр Максимов.

– Бокс завоевывает Германию так же, как когда-то завоевал Англию, – отозвался Максимов, простив, как и подобает истинному герою, неосторожное замечание менее героического собеседника. – Как видите, в одном только Берлине у него тысячи поклонников.

– Вот я и решила продлить им удовольствие, – улыбнулась Анита. – Прости, дорогой, но ничего другого мне в голову не пришло. Пока ты удерживал Хаффмана на ринге, взрыва можно было не опасаться. Я надеялась, что ты продержишься до прихода полиции, и ты продержался. Он не очень сильно намял тебе бока?

– Бока не пострадали. – Максимов пошевелил нижней челюстью, боль была терпимой. – Три раунда я выстоял… Видишь, как полезно заниматься боксом.

– Больше не буду мешать твоим занятиям, – пообещала Анита.

Коляска подъехала к гостинице, Гюнтер натянул поводья, и лошадь остановилась. Никто из пассажиров не торопился выходить. Ранке сидел, мрачно глядя под ноги.

– Выше голову! – ободрила его Анита. – Сегодня не самый плохой день.

– Он был бы еще лучше, мадам, если бы мы не упустили Хаффмана, – ответил полицейский. – А так он остался на свободе, и кто поручится, что завтра или послезавтра он не взорвет бомбу где-нибудь в другом месте? Пироксилина у этих молодчиков, надо полагать, предостаточно. Хватит, чтобы взорвать и ратушу, и королевский дворец.

– Что же вас больше беспокоит: сбежавший Хаффман или оставшееся у мятежников оружие?

– И то, и другое, мадам. Хотя, по моему мнению, если мы найдем Хаффмана, то найдем и оружие.

– Не разделяю вашего оптимизма, – сказала Анита. – Хаффман не более чем наемник. Ему поручили выполнение важной и сложной задачи – спровоцировать новую вспышку уличных волнений. Как только он с этой задачей справится, он уедет. Революция будет делаться без него. Какой смысл ему ввязываться в то, что его совершенно не волнует? А раз так, то едва ли он сможет сообщить какие-либо существенные подробности заговора. Искать надо не его, а мадемуазель Бланшар.

– Ее тоже ищут, – проворчал Ранке, в очередной раз уязвленный тем, что не может предъявить в доказательство своих стараний ничего конкретного. – По моим сведениям, она покинула Берлин и находится где-то в окрестностях. Мы отыщем ее, не сомневайтесь. Но я считал бы куда большим достижением поимку Хаффмана. Этот субъект может причинить нам еще немало хлопот.

Максимов вышел из коляски. Держа в одной руке боксерские перчатки, другую протянул Аните. Гюнтер стоял возле своей лошади и поправлял на ней подпругу. Ранке сошел на заметенный снегом тротуар последним. Сохраняя озабоченность на своем обыкновенно добродушном лице, вяло проговорил:

– Не смею больше докучать вам своим присутствием, господа. Когда вы намерены покинуть Берлин?

– Чем скорее, тем лучше, – ответил за себя и за жену Максимов. – Анна любит приключения, но иногда их бывает многовато. Через день, в крайнем случае через два мы уедем во Францию. Там революционные беспорядки вроде бы улеглись.

– Конституция Второй республики принята в начале ноября. Меньше чем через неделю пройдут выборы главы государства. Нет сомнений, что победит принц Луи, племянник Наполеона. Во Франции с ним связывают возрождение прежнего величия страны.

– По крайней мере, преобразования там перешли в мирное русло. Меня это искренне радует.

Разговаривая с Ранке, Максимов то натягивал перчатки на руки, то снова снимал их. Движения были машинальными – давало знать о себе еще не улегшееся после боя с англичанином нервное возбуждение. Гюнтер, разобравшись с подпругой, приблизился к господам и произнес несколько слов.

– Он спрашивает, не будет ли у вас еще каких-нибудь распоряжений, – пояснил Ранке.

– Нет, – ответил Максимов. – Переведите ему, что он свободен.

Однако Анита подняла руку, давая Гюнтеру знак остаться на месте, и обратилась к Ранке:

– Вы сказали, что были бы весьма довольны, задержав Хаффмана. Я уважаю вас, герр Ранке, и потому не могу отказать себе в удовольствии помочь вам.

– Что? – не поверил Ранке. – Помочь мне найти Хаффмана? Вы знаете, где он скрывается?

Анита улыбнулась ему мягкой, очаровывающей улыбкой.

– Вы повторяете типичную ошибку полицейских, герр Ранке. Почему-то все ваши коллеги склонны считать, что преступник, объявленный в розыск, непременно должен прятаться в укромном месте, подальше от людских глаз. Неопытные преступники именно так и поступают.

– А опытные? – спросил Ранке, все еще не понимая, к чему она клонит.

Анита еще раз улыбнулась и внезапно сделала нечто по-детски глупое, вызывающе дерзкое и абсолютно необъяснимое – протянула руку и сильно дернула Гюнтера за рыжую бороду.

Трудно сказать, как поступил бы любой другой берлинский извозчик в ответ на подобное оскорбление. В зависимости от характера, мог бы, наверное, либо оторопеть, либо разразиться грубой бранью, которая в устах немцев звучит особенно колоритно. Гюнтер же поступил по-своему – выхватил из кармана револьвер и, вскинув длинный ствол, с бедра – профессионально! – выстрелил. Вернее, выстрелил бы – но револьвер, нацеленный в грудь Аниты, лишь сухо щелкнул. Не прошло и секунды, как Максимов выбросил вперед руку в перчатке и отточенным движением ударил Гюнтера в переносицу.

Ударил по всем правилам боксерского искусства: шаг левой ногой, перенос на нее тяжести тела, разворот – и кулак сам устремился к цели. Гюнтер пошатнулся, зрачки его поплыли вверх. Револьвер вывалился из его руки на снег, а вслед за тем зажмурившаяся Анита услышала звук, сравнимый со звуком упавшего мешка.

– Что все это значит? – донесся до нее после некоторой паузы голос Ранке.