уже не имеющих шанса ее узнать. Почему он так жалел их? Чем его так задел за живое этот пацан и уж тем более эта девчонка? Он не знал. В палату его не пускали, поэтому он сидел на белой скамеечке у двери и ждал. По привычке он успел обворовать уже троих человек, но вспоминая, зачем он здесь, возвращал украденные вещи с невиннейшим видом. Когда его спросили, кем он приходится пострадавшим, ответил, что случайно проходил мимо.

В его голове все смешалось, он не знал, о чем думать, и не мог отследить хоть одной цельной мысли. Воздух казался ему затхлым и душным, он то и дело пытался как-то растянуть плотный воротник. Неожиданно из двери выбежала одна из медсестер и в слезах убежала прочь. Хонс хотел ее остановить и расспросить, но не решился.

Нервное ожидание отягчалось еще и тем, что он прекрасно понимал, чем грозят человеческому организму такие раны. Хонс, в силу своей профессии, знал немало проходимцев – кто без руки, а кто без ноги – обычных бандитов, потерявших конечность в результате такого вот нелепого ранения и выдающих себя за героев какой-нибудь войны, дабы разжалобить угрюмых горожан. И все это приводило его в отчаяние – вот два человека, которые дали бой, несмотря на возраст, несмотря на то что их ищут. И что они получили взамен? Жизнь калек. Чем дальше, тем больше Хонс убеждал себя в том, что ничего хорошего не выйдет и непременно кто-то из них умрет от потери крови и глупого переохлаждения под дождем.

Не в силах ждать того, что услышит от врача, он встал со своего места и принялся расхаживать из стороны в сторону, словно это могло его успокоить. Впрочем, вскоре он сел обратно – старые ноги нестерпимо болели после этого перехода. В конце концов доктор вышел и сел рядом с ним, уставший от операции. За окном уже начинало темнеть.

– Ну? – первым спросил Хонс.

– Думаю, будут жить. Девочка очень слаба, но организм у нее крепкий. Парень отказался от наркоза и всю операцию был в сознании. Хотел видеть пулю, которая его достала.

– Его подстрелили с крыши, из винтовки.

– Да, он сказал нам, чтобы пулю отнесли в сыскной отдел армии и выяснили, откуда она, поскольку нужно непременно узнать, откуда белодюжинцы такие берут. Неординарный молодой человек, впрочем, как и девушка.

– Вы знаете, кто он?

– Нет, да и не важно. Главное, что, пусть и без ноги, но жить будет.

Хонс изменился в лице, поскольку его худшие предположения сбывались у него на глазах. Но, поборов себя, он сглотнул и спросил:

– А девушка? В смысле, рука цела?

– Что значит «цела»? И у одного, и у другого кости раздроблены на множество осколков.

– Вы уже…

– Нет. Парень сказал, что если он и его спутница потеряют хотя бы по пальцу, то он и без ноги сможет меня придушить. Подождем до утра – боль станет невыносимой, и он решится на этот шаг. А девушка проснется и пусть сама принимает решение. Уважаемый, идите домой, то, что вы здесь сидите, не поможет им.

– Да, я понимаю. Я приду завтра, хорошо?

– Конечно.

Хонс накинул свой плащ, уже давно сухой, и отправился к выходу. Уже на ступенях, когда ничто не могло защитить его от ливня, он увидел несколько армейских автомобилей, которые подъехали к госпиталю. «Пыль тебя забери!!» – выругался Хонс.

* * *

Генерал Горрит был не намерен церемониться. Его раздражало в этой ситуации все, что только возможно, а особенно то, что он потратил полдня на напрасные поиски Тина в других госпиталях, поскольку был уверен, что сюда, в центр, он не сунется. Поэтому он громко хлопнул дверью при входе, и молодой лейтенант, который шел за ним, едва сумел увернуться от нее. Но больше всего генерала бесило то, что лейтенант без его указаний решил выяснить, не поступали ли сюда новые пациенты, – и выяснил! Горрит был немолод, а потому не воспринимал телефоны как что-то повседневное и пользовался ими крайне редко. И, наконец, он терпеть не мог дождь, потому что, как у большинства стариков, ноги в такую непогоду отказывались нормально ходить, а немалый вес лишь усугублял ситуацию.

– Где те двое, что поступили сюда утром с пулевыми ранениями?

– Которые из? – спокойно спросила медсестра, которую нисколько не смутил Горрит с его командным гневом. – К нам каждый день поступает с десяток человек с этой проблемой.

– Сегодня к вам поступило двое, парень и девушка, молодые, оба тяжело раненные. Ранним утром. Мой человек звонил вам.

Сестра проглядела записи, потом подняла глаза на генерала и неторопливо произнесла:

– Вас все равно не пустят к ним. Они уже спят, и даже если они преступники, до завтрашних операций их посещать нельзя. Так написано в моем журнале – «никаких посещений». Доктор только что расписался здесь, он у себя в кабинете, думаю, собирается домой, можете спросить у него.

Глаза генерала чуть не вылезли из орбит, и он не сдержался и прокричал на всю больницу:

– Да зачем мне ваш доктор? Мне нужно знать: те, что к вам поступили – это наследник Тейна и принцесса Инн или какие-то проходимцы? И я не успокоюсь, пока не увижу собственными глазами их лица!

– Не кричите тут! – медсестру было непросто смутить. – Это вам не казарма. Здесь должны быть тишина и покой, иначе, кто бы вы ни были, я вас отсюда вышвырну. Я военных знаю, любите тут командовать, а на деле только кричите без причины. Вот доктор, все вопросы к нему.

Из дальней двери холла действительно вышел усатый господин в шляпе, и генерал, бросив гневный взгляд на сестру, обратился к доктору значительно спокойнее, чем говорил до того. Доктор одним своим видом внушал уважение.

– Доктор, я по поручению господина Мотера.

– Я слушаю.

– Те двое, из которых вы сегодня вытаскивали пули, возможно, Тинар Мотер и Эфья Инн, и мне нужно знать, так ли это, поскольку мы ищем их уже отнюдь не первый день, а родители совсем не против вновь их увидеть.

– Даже если так, – вдумчиво ответил доктор, – их беспокоить сейчас нельзя. Будет больше проку, если вы придете с утра.

– Если вы разрешите просто взглянуть на них, то этого мне хватит, чтобы узнать, верны ли мои предположения.

– Они никуда не денутся, – изменив непринужденный тон на серьезный, ответил врач, поправляя шляпу. – Девушка потеряла чудовищное количество крови и завтра лишится руки, поскольку пуля просто уничтожила локтевой сустав. У парня же пулей раздробило нижние