Потом вытащила из ванной корзину с грязным бельём, кинув туда и то, что Хен снял. Корзину выставила на балкон, если что, скажу, что там она и стояла.

Последней настала очередь полотенец. Их отнесла тоже в спальню, припрятала под одеждой. Нельзя оставлять врагу ни малейшей лазейки.

А сама засела в спальне, ожидая, когда Хен выйдет. Двери везде специально оставила нараспашку, наблюдая за происходящим через щель.

Ждать пришлось долго, я успела и заскучать, и укорить себя за глупость, и уже начала подумывать было о том, чтобы вернуть всё как было — и останавливала только мысль, что Хен выйдет из ванной в самый неподходящий момент.

А потом шум воды наконец утих.

Я замерла, теряясь в догадках, что Хен будет делать. Я бы на его месте… я бы, наверное, сперва поискала бы одежду хорошенько, решив, что сама её куда-то задевала, а потом даже не знаю, что делала бы. Разозлилась бы? Начала кричать и буйствовать?

Ох, а что если Хен сейчас позовёт меня и потребует вернуть одежду?

Я его недооценила.

Он как будто вообще не заметил, что сменная пропала. Показался на пороге с совершенно невозмутимым лицом — в чём мать родила, как будто так и надо. Влажные волосы стояли дыбом, жёлто-оранжевый свет подсвечивал капельки воды на гладкой коже. Я невольно засмотрелась на его тело: худощавое, испещрённое шрамами и узорами… татуировки? Разве у него раньше такие были?

Впрочем, мне стало не до татуировок, когда Хен как ни в чём не бывало направился в спальню. Одна половина разума запаниковала: сейчас мне влетит! надо срочно в постель и делать вид, что давно сплю! — а другая любовалась, как зачарованная, потому что при движении от этой картины захватывало дух.

Я видела раньше парней, что называется, без штанов — но это были или глупые случайности, или совершенно не вызывающие романтического интереса объекты.

А тут это был Хен. Полностью обнажённый, длинноногий, узкобёдрый, мускулистый — и свет играл, вычерчивая мышцы пресса, обтянутые гладкой кожей, и внутри у меня разгорался незнакомый огонь. И страх. И жадность. На лицо Хена было страшно смотреть, и ниже живота тоже взгляд опускать я боялась. И хотела. И боялась.

Я пришла в себя, когда Хен был уже на пороге. Метнулась к постели, не думая о том, что выдаю себя, прыгнула под одеяло, накрылась: я в домике.

Шаги Хена замерли на пороге. Послышался смешок, но Хен ничего не сказал. Отошёл к шкафу, раздался стук дверцы. Потом шорох одежды. Я молча лежала, проклиная минуту, когда в голову пришла дурная мысль устроить этот идиотский розыгрыш. Сердце билось где-то в ушах, рук и ног я вообще не чувствовала, они словно отнялись от сладкого ужаса.

Потом кровать заскрипела и чуть просела под чужим весом. Хен погасил магический светлячок, и комната погрузилась во тьму. Я снова замерла: показалось, что теперь Хен точно услышит, как лихорадочно бьётся моё сердце.

Но тишина всё тянулась и тянулась, и, осмелев, я высунула нос из-под одеяла. Прислушалась. Хен дышал мерно и спокойно. Заснул?

У меня немного отлегло от сердца: не будет смеяться надо мной. А к утру всё уже более или менее забудется. И тут вспомнилось, как он шёл к спальне. Всё то, что, казалось бы, не разглядела тогда, вдруг само встало перед глазами.

Я зарылась лицом в подушку.

— Хагос! — вырвалось полушёпотом отчаянное. Тут же я снова притихла, вслушиваясь в дыхание Хена.

Спит.

Я вздохнула, перевернулась. Взглянула сквозь ресницы. Да точно спит. Я придвинулась ближе, притворяясь, что во сне. Уткнулась лбом в руку Хена. Вот сейчас он что-нибудь скажет…

Но Хен молчал, только повернулся ко мне лицом, и на плечи легла тяжёлая рука.

Под ложечкой сладко засосало. Я затаила дыхание и только через долгий миг спохватилась, что выдала себя этим. Теперь если он не спит, точно знает, что я проснулась. А может, это к лучшему?

И я открыла глаза, вовсю уставившись на Хена.

Его ресницы чуть дрогнули. Тоже не спит. Сердце заколотилось уже как сумасшедшее. Рука Хена придавливала меня к постели, а иначе бы… иначе бы я могла чуть податься вперёд и поцеловать его в губы. А у него на шее бьётся жилка. Дыхание спокойное, но если прислушаться — слишком лёгкое, будто Хен с трудом заставляет себя не реагировать.

В горле совсем пересохло. Я облизнула губы, почти решившись действовать — и будь что будет. И тут Хен отвернулся.

Я не сдержалась: вздохнула порывисто и разочарованно. И отвернулась сама на другой бок: подумаешь! Не хочет — ну и не надо! Бегать за ним я не буду.

В ту ночь я ещё не знала, что очень скоро все мои решения перестанут что-нибудь значить, а наши отношения — бесповоротно изменятся.

Сессия началась не очень.

Старый, похожий на жабу профессор по животноводству зверствовал так, будто все мы стремились стать магами-животноводами, за зачёт по своему предмету хотел, чтобы у всех от зубов отскакивало. Остальные преподаватели были немногим лучше. Каждый считал свой предмет самым важным и нужным, совершенно не думая о том, что, скажем, боевикам вряд ли часто придётся варить нужные зелья (их всегда можно купить) или самостоятельно чинить артефакты (а артефакторы на что тогда?).

Как-то вдруг оказалось, что те предметы, посещение на которых особо не учитывалось, сдать сложнее всего, и я завалила историю твареведения и готовилась к пересдаче. Лекции и тренировки на время сессии отменили, но позволить себе такую роскошь, как совсем не тренироваться, я не могла: Хаунд. Если я всерьёз рассчитывала побить его на турнире, нельзя было терять ни дня. А он ходил гоголем, поглядывал свысока, отпускал язвительные комментарии, когда мы встречались в учебных коридорах.

Успокаивала только мысль, что я поговорила начистоту с двумя другими парнями из клановых. Пояснила, что если Хаунд выдавит меня, то следующими будут они. Парни, Митен и Лавайс, собственно, и сами уже пришли к такому выводу и вели себя вполне миролюбиво. Договорились если не держаться друг друга, то не поддерживать травлю — а это уже довольно большой шаг.

Ещё радовало то, что приручение магического меча продвигалось. Мы с Хеном нашли отличное место для тайных тренировок: в том же здании, где нас поселили, на третьем этаже. Там обнаружился незапертый зал — судя по столам и стульям, неработающая столовая. Мы расчистили в середине место и носились, лупя друг друга магическим оружием.

Вот только проблемой оставался сам Хен, вернее, наши отношения.

Тяга к нему сводила меня с ума. Все эти взгляды, прикосновения, внезапные паузы в разговоре, то, какое напряжённое, отчаянное выражение лица у него делалось в такие минуты — всё это сбивало с толку и добавляло дурости в мою и так не самую умную голову. Но я поклялась себе, что больше ни словом, ни жестом не буду проявлять ненужную инициативу, и слово это держала.