Но Димка вспомнил, что у меня машины, особенно с учетом «кредита для бывшего», — больная тема. И свернул разговор.

— Ладно, поехали. Тут недалеко уже. Припаркуем машины. Ник занесет все на территорию и пулей обратно. Местная охрана чужих терпеть не может.

— Без проблем, — широко улыбнулся рыжий, напяливая кепку с широким рэперским козырьком.

Я запоздало сообразила, что оная когда-то была любимой у старшего братца, пока тот не вырос из «всей этой фифтисентовской ерунды». И кепка откочевала на дачу. И вот теперь она дождалась своего звездного часа, не иначе.

Охрана на воротах посмотрела на нас, но по ощущениям — просканировала рентгеном. И при этом оценила не только съемочную аппаратуру, мышечную фотомассу (причем не на глазок, а точно вычислив путем умножения объема фотографов на плотность фотографов), уровень возможной угрозы от операторов, но и размеры наших селезенок, строение копчиков и число прыщей на квадратный сантиметр.

В отличие от гостей мы оставили машины на внешней парковке. «Пожелание заказчицы», — пояснил мой халтуродатель. И без лишних пояснений стало понятно, что эта Христина — та еще стерва, которую природа одарила щедро. Снобизмом. Поэтому, закинув штативы на плечо, Ник и Димка бодро топали по дорожке. Целеустремленно так, не отвлекаясь на мелочи, типа стеклянной оранжереи, пруда с живыми лебедями, павлинов на лужайке, живых изгородей и зеленых статуй. И все было настолько идеально, что невольно возникала мысль: бригада садовников, которая тут работает, знает толк не только в поливе и удобрениях, но и в шантаже. Так цвести петунии могут только под страхом собственной смерти.

— Вот тут сгружай. — Димка махнул рукой, указывая на фотозону.

Та была оформлена в рустикальном стиле: солома, кружево и мешковина, кринки ручной работы, живые цветы, колесо от телеги… Имитирующий старую деревню антураж, простенький и незамысловатый на первый взгляд … А на второй понимаешь, насколько это дорого. Ведь за каждый аутентичный элемент современные мастера древних ремесел просили немалую цену. А здесь все было настоящим. Не из папье-маше. И подковы, и керамические чаши, и цельнодеревянные блюда с резными узорами, и домотканки, и ручная вышивка на салфетках…

— Впечатляет. — Я присвистнула.

Димка приосанился. Весь его вид говорил: «А то ж!» — словно это он сам, а не декораторы работали над этой фотозоной. И, хлопнув по плечу Ника, произнес:

— Ладно, давай! — И уже обращаясь к нам обоим: — Через три часа закончим, если не продлят. Но, если что, Ань, я могу тебя до города подкинуть.

— Я сам заберу, — сказал как отрезал рыжий и, чуть замявшись, добавил: — Ань, а можно твой смартфон? Загуглить надо, а у моего зарядка села…

Пришлось дать. И пока я протягивала свой самсунг, Димка на секунду бросил взгляд куда-то в сторону. Ник тут же незаметно мотнул мне головой: мол, отвлеки. Я понятливо кивнула. А затем переключила все внимание своего коллеги, задав вопрос:

— Как думаешь, стоит тилт-шифт прикрутить или нет?

— Я в плане объективов старовер и считаю, что для репортажки нет ничего лучше телевика, — авторитетно усмехнулся Димка.

Профессиональный спор, чьи фломастеры самые ядреные, вышел коротким, но содержательным. Зато захватил Димку полностью, и Ник незаметно скрылся. Последнее, что я видела, как он подхватил вазу с цветами, изображая то ли грузчика, то ли декоратора.

А потом началась она. Моя любимая работа. Да, она была не самой легкой, хотя со стороны может показаться иное. Делов-то — на кнопку нажимай и станешь шедевратором. Но между кадром и хорошим кадром — пропасть. И ради того, чтобы снимок получился, и на коленях стоишь, и на животе лежишь, держа в руках тушку с объективом. Зачастую тяжеленькую. Это в руках ее покрутить пару минут — ерунда. А пару часов? И держать ее нужно, как винтовку стрелку. Ровно, чтобы не тряслась. Но несмотря на то, что фотография порою выматывала, выжимала все соки, я ее любила.

Любила за то, что снимок — лишь краткий миг стремительной, ускользающей жизни. Но он сам может жить вечно. Любила за воображение. Оно фотографам нужно больше, чем художникам. Ведь художник может выдумать какие-то вещи. А в съемке настолько все обыденно, что приходится быть крайне внимательной, чтобы увидеть необычное.

И сейчас этим самым удивительным была естественность. Улыбки многих гостей были просто улыбками. Широкими и дежурными. Это был не праздник ради праздника, а повод для деловой встречи. Но от нас требовалось показать, что это именно не «встреча без галстуков», а теплая дружеская встреча. И мы с Димкой показывали. Каждым кадром. Мы не лгали зрителю. Мы просто ловили момент искренней радости на лицах.

Я увлеклась. Ушла с головой в работу и… только каким-то чудом, на минуту сделав перерыв и отойдя за угол дома, там, где не было гостей, увидела через панорамное окно Ника. Точнее, то, как он пытается отбиться от трех охранников.

Я не слышала звуков. Их глушили стекла. Но зато отчетливо, как в замедленной съемке, видела: Ник уходит в глухую защиту. Сбивая, уклоняясь, ныряя, ставя блоки. Его теснили в угол. И он, понимая это, яростно сопротивлялся. Но против трех профессиональных бойцов у него не было шанса. И все же рыжий был упертым.

Его быстрая атака двумя джебами центральному здоровяку — когда Ник ударил сначала коротко левой и, дождавшись, чтобы противник начал уворачиваться, встретил его длинным ударом правой — удалась. Охранник пошатнулся, мотнув головой. Видимо, пытался вернуть ориентацию. Вот только двое боковых бодигардеров времени тоже не теряли. И рыжему тут же прилетел удар в солнечное сплетение, от которого он не успел закрыться… За этим ударом последовал еще один и еще.

Я стояла, не в силах пошевелиться, да что там — даже сделать вдох. Воображение дорисовало картину: еще немного — и его просто забьют насмерть.

Сердце, пропустившее удар, наконец сдалось, вбрызнув в аорту порцию крови. А с ней по моим венам волной тайфуна понесся и адреналин.

Ноги сами сорвались с места. Камера, перекинутая через плечо, била объективом по спине. Я нашла дверь черного входа, которая, в лучших традициях Англии, была с окном. Дернула ручку со всей силы и… вырвала ее из гнезда. Недолго думая, саданула латунным набалдашником по стеклу. То пошло трещинами, но устояло. Я ударила ещё и еще. Наплевав на то, что могу наделать много шума, на то, что меня заметят.

Там был Ник. И его в эти секунды убивали.

Наконец стекло поддалось, и в образовавшуюся пробоину я, обдирая кожу, просунула руку. Провернула вертушок замка,