С дипломатов взятки гладки. Они всегда утверждали, что Али Шире обращался с россиянами как гостеприимный хозяин с дорогими гостями, и ссылались на экипаж. Но почему рыбаки сами докладывали посольству о том, что с ними обходятся корректно?

– Да потому, что в ходе сеансов радиосвязи нас контролировал переводчик-сомалиец, учившийся в Кишиневе, – объяснил Гурешидзе. – А на переговорном пункте, откуда можно было позвонить по телефону, всегда находилось несколько человек, прилично владевших русским. Когда мы общались с родными и коллегами, те по интонации и разным известным только нам намекам понимали, как обстоят дела на самом деле. Но прямо заявить об этом мы не могли.

От скоропостижно оборвавшейся советско-сомалийской дружбы остались не только сомалийцы – выпускники советских вузов, говорившие по-русски. Сам Кисмайо – удивительный памятник той эпохе. Когда Романову однажды удалось добиться разрешения на прогулку по берегу в сопровождении двух автоматчиков, он увидел, что большой, одетый в железобетон порт был советской стройкой и служил СССР военно-морской базой. Об этом напоминали три затопленных при уходе советских боевых корабля.

– Один из них – сторожевой катер, остальные – не разобрал, они почти полностью находятся под водой и сильно обезображены временем, – сказал Олег.

Во время пленения «Горизонта» Кисмайо выглядел жалко. В городишке не было электричества, почти все жители ходили по улицам с оружием.

– Автомат Калашникова стоит на рынке 150 долларов и продается открыто, – говорил Гурешидзе. – Пока везут из порта на переговорный пункт, минуешь несколько блокпостов.

По приезде в кенийскую столицу я обнаружил сообщение агентства «Франс Пресс» о «скором приезде в Момбасу представителя российского посольства для приема членов экипажа траулера, чье состояние здоровья остается неясным». Тут же вышло сообщение МИД, в котором министерство поздравляло себя и свои загранпредставительства с освобождением российских рыбаков. Подумав, что могло случиться что-то непредвиденное за время 600-километрового переезда из Малинди, я позвонил в Момбасу. Трубку взял только что прилетевший из Вены директор «Европы-Транс» Кунгурцев.

– Приезда представителя посольства не было и не ожидается, – сказал он. – Никак не помогли диппредставительства и в освобождении судна. Траулер отпущен после уплаченного мною выкупа. Разве что поначалу звонки из Эфиопии поднимали моральный дух экипажа. Но потом они, как и шумиха в прессе, стали раздражать Али Шире и сильно мешать переговорам.

Разговоры и не могли ни к чему привести. Как не раз клялись мне сами сомалийцы и те, кто имел опыт, подобный опыту экипажа «Горизонта-2», в таких обстоятельствах возможны только два способа воздействия: реальная угроза применения военной силы или выкуп. Поначалу я не хотел в это верить, но в результате пришлось признать правоту неандертальской формулы.

Впоследствии в ее справедливости пришлось убеждаться не раз. «Горизонты» были не первыми и не последними судами, угодившими в заложники к сомалийцам. Многие попадали в плен при еще более драматичных обстоятельствах. Их сомалийские пираты захватывали в море. Со временем район действий разбойников расширился на всю западную половину Индийского океана. Если поначалу опасности подвергались суда, проходившие вдоль сомалийского побережья на расстоянии до полусотни миль, то потом экипажи не могли чувствовать себя спокойно даже в тысяче миль от берега. Флибустьеры расставили по океану старые танкеры и с таких «плавучих баз» атаковали проходящие суда. Усовершенствовались и средства связи. В сущности, ничего удивительного в этом нет. В нищей стране пираты превратились в самую богатую и преуспевающую касту. А если есть деньги, найдутся и способы приобрести последние высокотехнологичные новинки.

Говорят, правда, что в последние годы деятельность сомалийских пиратов стала менее активной. Действительно, нападений становится меньше. НАТО приписывает умиротворяющую статистику себе в качестве заслуги. Но в действительности некоторые бандиты уже награбили себе солидный капитал и решили уйти на покой. В 2013 году о прекращении преступной деятельности заявил один из самых одиозных главарей пиратов Абди Хассан по прозвищу «Большой рот». В 2009 году он руководил захватом украинского судна «Фаина», на борту которого в Африку переправлялись 33 танка Т-72. За «Фаину» Абди Хассану выплатили выкуп в три миллиона долларов. Их он прибавил к миллионам, полученным годом ранее за саудовский супертанкер «Сириус-стар».

Пираты остепеняются. Награбленные деньги они вкладывают в недвижимость. Расположенную не в Сомали, разумеется, а в стране, где поспокойней и понадежней, то есть в Кении. По данным кенийских риэлторов, в 2010 году каждый пятый жилой дом, проданный в элитных районах Найроби, перешел в руки сомалийцев. Обычно покупатели приходят с рюкзаками, набитыми пачками купюр, и платят исключительно наличными, хотя суммы порой составляют миллионы долларов.

Сомалийцы продолжают свой преступный бизнес на людях. Они знают: сколько бы не писали и не предупреждали об опасной обстановке в их распавшейся, несуществующей стране, все равно отыщутся простаки, которые попадутся на лживые приманки, присыпанные толстым слоем щедрых обещаний. Жаль, что российские граждане занимают среди пострадавших не последнее место. Приведу одну из подобных историй, случившуюся в 2005 году. В ней наш соотечественник, квалифицированный врач, прошел по лезвию бритвы и остался жив лишь благодаря стечению обстоятельств и невероятной удаче.

Звали его Вадим. Когда я вошел в комнату крошечной гостиницы российского посольства в Найроби, спешно переделанной под больничную палату, передо мной предстал лежавший на кровати забинтованный молодой человек с худощавым лицом. Смоляные волосы, тонкий, чеканный профиль – во всем виделись кавказские корни. Очередной пострадавший от сомалийских бандитов был уроженцем Ессентуков. Черные глаза наполняли слезы. В руках Вадим держал небольшой, сложенный вдвое листок:

– Это написал Игорь Петрович Соколов, мой старший коллега, тоже хирург, тоже из Иванова, где я учился и работал, – медленно, не без усилий проговорил Вадим после обмена приветствиями и представления. – Я узнал, что Игорь Петрович поэт, только на кладбище, когда хоронил его незадолго до отъезда в Сомали. С тех пор это стихотворение всегда и везде ношу с собой.

Причина погружения моего собеседника в философскую грусть лежала на поверхности – за несколько дней до нашей встречи Вадим балансировал на грани жизни и смерти. О том, что случилось с ним в Сомали, можно было бы написать как минимум повесть. В ней расчетливость причудливо переплеталась бы с наивностью, а высокопарные клятвы – с низким обманом и коварством. Но все по порядку.