Не все немедленно сообщали добрые вести об исцелении. Некоторых приходилось искать и убеждать. Некий человек из Туденхема, страдавший от водянки, искал исцеления у св. Уильяма: «Когда мы тщательно исследовали это дело, мы узнали от его соседа, что он исцелился»[504]. Письмо от монаха из Першора, где подтверждается мощь святого, возможно, было получено таким же образом[505].

Монахи внимательно изучали все утверждения об исцелениях и чудесных заступничествах, якобы имевших место. Томас неоднократно подчеркивает, что и сам он тщательно исследовал все свидетельства о благотворном вмешательстве святого:

Томас уверяет своих читателей, что он проявил осмотрительность касательно истории девочки, родившейся слепой и немой и получившей исцеление от св. Уильяма: «Хотя мы узнали об исходе, как его описала мать девочки, мы хотели точнее выяснить истину, а потому поместили горящую свечу на палку и поводили ей перед лицом девочки»[507].

Чтобы подчеркнуть истинность своих слов, Томас Монмутский называет людей, места и предметы, скорее всего, знакомые его читателям. Бескорыстные свидетели были также полезны. Торговца вином из Кельна призвали подтвердить, правду ли говорит паломник Филип де Белла Арборе из Лотарингии[508]. Еще один паломник попросил подтверждения от своих домашних: «Как мы узнали от тех, кто присутствовал при его болезни и при его исцелении»[509]. Иногда свидетельства самих больных было недостаточно. В одном случае, например, крестьянин-эпилептик из Лотингленда представил дополнительное свидетельство, а в другом Томас упоминает иных очевидцев, скорее всего, приходского священника, сопровождавшего болящего[510].

Томас Монмутский очень чувствительно относился к критике своего труда, особенно со стороны тех, кто распространял слухи, «будто мы поставили клеймо истины на неправду или же приукрасили события порождениями собственного воображения»[511]. Такие слова в собственную защиту встречаются у него довольно часто. Сообщая о лопнувших кандалах Филипа де Беллы Арборе, он отмечает: «Не думаю, что стоит верить тем, кто приписывает эти события жульничеству бродяг, ибо что бы злобные скитальцы ни придумали, лишь бы сыскать толику пропитания, мы смело свидетельствуем о том, что видели собственными глазами»[512].

Исцеления происходили столь же часто из‐за улучшившегося питания, смены обстановки, надежды, времени или ухода и внимания, как и из‐за «чудесного» вмешательства. Но все же в случае св. Уильяма Норвичского перед нами – особенно интригующий пример средневекового понимания чудесного исцеления. Адам, сын Джона, домоправитель (dapifer) епископа, страдал от долгой и тяжкой лихорадки: «Болезнь дошла до такой степени, что кожа его съежилась, приобрела некую увядшую бледность, которая глазам свидетелей казалась признаком смерти». По совету родных он посетил гробницу Уильяма и заснул там. «Через два часа, – пишет Томас, – он встал здоровый и невредимый, словно никогда не испытывал никакой боли»[513]. Однако dapifer Адам недолго прожил после своего исцеления. Вскоре его сменил в наследственной должности другой человек, получивший работу, возможно, женившись на вдове Адама и став опекуном его наследника; значит, улучшение в состоянии здоровья Адама оказалось кратковременным[514].

Многие чудеса, приписанные Уильяму, связаны с исцелениями, как если бы его мощи могли совершить то, что было не по силам опытным врачам. После долгих лет страданий, иногда после многократных и бесполезных обращений к лекарям больные приходили к гробнице. Так, Агнес, жена пастуха Реджинальда, промучившись пять лет, «истратила много денег на лекарей»[515]. Неназванная женщина пришла к Годвину, дяде святого, и сказала: «Я так бедна, что владею только тем, что ты видишь на мне. Я истратила все свои заработки на лекарей, и ничто мне не помогло»[516]. В случае с сыном некоего Уильяма Полсхарта «по поводу здоровья мальчика советовались с лекарями и не получили от них никакой помощи; наконец отчаявшиеся родители прибегли к помощи св. Уильяма»[517]. Св. Уильям и норвичские монахи предстают своеобразным дополнением к местным медикам и даже их конкурентами, а некоторые из них, несомненно, были евреями[518].

В иных случаях семьи приводили родственников, нуждавшихся не только в исцелении, но и в усмирении. Джерард, племянник Уильяма Уитвеллского, вырвался из своих оков, чтобы припасть к гробнице Уильяма в Норвиче, а другие паломники освобождались от уз (добровольно наложенных на себя или носимых в наказание). Так, в оковах к гробнице Уильяма пришли Филип де Белла Арборе и брат еще одного человека. Рыбака Эборарда привели несколько человек; «ноги его были скованы, а руки связаны за спиной. его подхватило множество людей, бросившихся ему навстречу, которые очень крепко его связали и положили (а он отчаянно сопротивлялся) рядом с гробницей»[519]. Мы уже видели, что Симона из Хемпстеда также связали по рукам и ногам, а на следующий день увели домой совершенно здоровым.