– Он не сдох! – прислушавшись к жутким воплям, которые доносились из глубины узкой щели, со злостью процедил Мадэн. – Он жив, отсюда не достать...

Фрины попробовали протиснуться в щель так, как это сделал человек, но ничего не получилось. Мадэн в приступе ярости ударил кулаком по стене, ставшей преградой для его солдат. У людей было другое строение тела, последний из диверсантов сумел проскользнуть туда, куда не могли пробраться фрины карательного отряда.

– Стреляй еще! Стреляй! До полной разрядки батарей!!! – потребовал командир.

...Жестокая птица теребила раскаленным клювом снова и снова. Вебер не пытался сдержать крик, это оказалось выше его сил. Просто орал в голос, только так он мог вытерпеть адскую пытку и не лишиться остатков разума.

Он застрял в узкой щели, не мог двинуться ни назад, ни вперед, но сзади жил огонь, и надо было уходить от него. Камни вокруг становились все горячее и горячее. Сорвав голос и чуть не сломав кости грудной клетки, Руди каким-то чудом миновал самое узкое место, упал на дно расщелины. Осознав, что преграды больше нет, быстро пополз во влажное нутро черной пещеры, подальше от раскаленного клюва хищной птицы.

Разума не осталось. Памяти о прошлом тоже. Внутри жил дикий страх: безжалостная тварь могла в любой миг протиснуться в пещеру следом за Вебером, и тогда она точно нашла бы червяка, насадила его на острие раскаленного клюва, а Руди этого очень не хотел...

– Свяжись с Весахом! – чуть подумав, приказал Мадэн своему помощнику. – Мне нужны змеепсы! Передай Весаху приказ: пусть снимает всю тройку с охраны батареи «Вулканов»! Я даю ему время, пока звезда не выйдет в зенит. К этому моменту звери должны быть здесь! Так и скажи Весаху, иначе он сам останется в болотах Саванга! Мы отправим змеепсов по следам человека, и он никогда не выйдет из скал!

Командир отряда карателей отошел в сторону от узкой щели, в которую не мог протиснуться ни один из фринов. Присел на камни, привалился спиной к теплой от выстрелов скале, прикрыл глаза. Ночная охота отняла невероятно много сил, но, самое обидное, ее так и не удалось довести до конца. До тех пор, пока жив хотя бы один из вражеских диверсантов, нельзя быть уверенным в том, что одержана победа.

– Ничего... – сам себе пробормотал Мадэн, не поднимая век. – Мы найдем способ сломать любого упрямца. Посмотрим, как этот заморыш сумеет выстоять против тварей, чей укус разлагает костную структуру. На планетах людей тоже водятся пауки, которые впрыскивают желудочный сок в тело жертвы. Вот будет сюрприз! Думаю, этот герой ни разу не представлял себя в роли еды, которую переварят прямо в натуральной оболочке, ха-ха!

Ничего, герой, до финала осталось немного! В болотах змеепсов по следу не пустишь, а в скалах – их работа. Думаешь, человек, ты перехитрил нас? Пролез в такую щель, куда не способен пробраться фрин? Скоро повстречаешься с хищниками, которые умеют протискиваться в любую трещину! Они проскользнут даже там, где скалы остановят тебя! Ты никогда не выберешься из каменного склепа, человек! Ты умрешь в жутких мучениях!

Под веками то плясали мутные черные кляксы, то вспыхивали жгучие россыпи маленьких звезд-иголок. Голову накачали изнутри насосом, как шину, зрачки вылезли из орбит, в ушах что-то тоненько свистело, а язык стал толстым и неприятным – все время хотелось стошнить им на пол.

Кирилл Соболевский старался не отвлекаться на второстепенные вещи, не замечать их, но мучительнее всего пилот реагировал на фокусы с глазами – мало того, что не работали радионавигационные комплексы, так еще и визуальная картинка получалась настолько искаженной из-за проблем со зрением, что это выматывало, доводило до безумия.

Никогда в жизни майору не приходилось испытывать ничего подобного. Командир «Москита» вдруг подумал, что напрасно полез в корону красного гиганта, людям не под силу вынести такие воздействия чужой звезды. В конце концов, для любого организма существуют естественные физические ограничения, которые не переборешь никакими волевыми приказами. Человек не может жить при минус двухстах градусах. Человек не может дышать в углеродной или фторной среде. Человек не может выдержать ускорение в сто g.

Человек не должен лезть в зону таких сильных гравитационных и электромагнитных возмущений. Однако же полез... И не один...

Уарн растекся в кресле второго пилота, превратился в какой-то жалкий кожаный лоскуток, даже уши не шевелились. Видимо, чувствительному дроглу приходилось еще хуже, чем людям.

– Полегче, командир... – с трудом прохрипел Кочеванов, но никаких шуток по поводу рискованного вояжа не отпустил.

Даже у штурмана сейчас не было сил на глупости.

Соболевский вел «Москит» в опасной близости от Гакрукса, и на всех членов экипажа воздействовало не только мощное гравитационное поле, что само по себе было неприятно – на каждого из смельчаков влияли и магнитные, и электрические поля красной звезды-гиганта.

Сильнейшие электромагнитные бури легко проникали сквозь оболочки корабля, что керамостальную, что титановую, и не существовало способа уберечь головной мозг – он страдал от невидимых шквалов даже сильнее, чем сосуды и сердце.

На каждом из членов экипажа это отражалось по-своему: у одних отнялись руки или ноги, потому что управляющие импульсы перестали проходить по нервной системе, у других из-за сверхвысокого внутричерепного давления отказали глаза и язык. Разбухший мозг пытался проломить черепную коробку – хотел выбраться наружу и отдохнуть от тесного, надоевшего жилища...

Кто-то жутко захрипел – Соболевский услышал звук в наушниках, но голова работала так странно, что опознать товарища майор не сумел. Кому там плохо? Кирилл не смог задать вопрос вслух – не хватило воли, чтобы открыть рот, позвать друзей.

Мозг работал со сбоями, словно компьютерная система, у которой то и дело пропадает питание. Только-только операционная система вознамерилась выполнить какую-то задачу, но тут – бац! – пропало электричество, все рухнуло. Затем питание появилось снова, система повторно загрузилась и начала выполнение поставленной задачи. Но помешал другой сбой в обеспечивающей сети...

Точно так же – рывками – майор Соболевский вел «Москит» по лезвию бритвы, уповая лишь на везение в тех случаях, когда сознание вдруг пропадало и командир разведкорабля погружался в черную ватную тьму.

К счастью, провалы беспамятства были не очень долгими – Соболевский имел возможность фиксировать их продолжительность по электронному таймеру, встроенному в панель. Едва только человек прекращал подавать команды двигателям, таймер запускался и честно отсчитывал секунды до тех пор, пока майор не выбирался из черной трясины, чтобы вновь принять управление «Москитом».

– Выходи, Кира... – прохрипел Кочеванов.

Он был единственным, кто пытался разговаривать с командиром. Остальные, включая Уарна, молчали, ни у кого не находилось сил и воли, чтобы поддержать диалог. Соболевский понимал товарищей: испытание оказалось не просто тяжелым, а невыносимым. Можно терпеть физическую боль, силой разума заставляя себя не думать о ней, заставляя себя верить, что это нечто маловажное, второстепенное. Но если твой разум покинул тело, если волю деформировали, изуродовали гравитационные и магнитные поля кровавой звезды, если мозг не подчиняется, как можно справиться со всем этим? Ведь воля упрятана в мозгу, который стал чужим...