Кораблёву. Тот пояснил, что новый УПК позволяет свидетелю являться на допрос с адвокатом.

— Так то на допрос к следователю. А у нас просто беседа, — майор искал у надзорного органа поддержки.

— Аналогия, — не в его пользу рассудил Кораблёв, после чего спросил. — Они где сейчас?

— Внизу на вахте.

— И какие у тебя варианты, Тимур? Адвоката отсечь, а Темляка затащить за хибок? Скандал получится… Кто хоть адвокат?

— Догадин Владимир Николаевич, — комитетчик прочёл запись, сделанную минуту назад в ежедневнике. — Как он?

— В принципе, нормальный дядька. Не говнистый. Но помогать не будет.

Разговор в присутствии адвоката оказался холостым. Каждый довод Яковлеву приходилось стерилизовать. На ум пришло сравнение — всё равно, что объясняться девушке в любви в присутствии её бдительного папы.

Прижать Темляка было нечем. При обыске в его рабочем компьютере нашли порнуху. Морщась от недовольства собой, майор всё-таки накинул эту откровенно гнилую тему. Угроза сообщить о его хобби главе администрации Темляка не напугала.

— Огласка, конечно, нежелательна, — он выразительно поднял домиком брови и наморщил высокий лоб. — Но если долг обязывает ФСБ разоблачить эротомана предпенсионного возраста, как я могу помешать?

Адвокат Догадин, похожий на интеллигента из пьесы Чехова, оглаживая седоватый клинышек бородки, многозначительно изрёк:

— Шантаж моего доверителя действиями, заведомо не образующими состава преступления, незаконен. Мы будем жаловаться.

Всё кипело у Яковлева внутри. Он решил, не сбрасывая со счетов Шаталову, сконцентрироваться на Темляке.

Для начала вся горадминистрация узнает, что он на работе зырит порно. Доверенные лица для распространение инфы в коллективе имелись. Поручение они выполнят с толстым удовольствием. Причём новость будет подана так, будто извращенец любуется голыми малолетками, а ещё лучше — балдеет от оргий педиков.

Это был элемент произвольной программы. В качестве обязательной планировался обыск по месту жительства Темляка. Под сурдинку следственного действия Яковлев хотел зарядить квартиру спецтехникой. Практика показывала, что по телефону люди редко говорят на интересующие следствие темы, а вот дома они чувствуют себя в безопасности и чешут языками напропалую.

Получать разрешение на техническое мероприятие предстояло оперативникам, причём у председателя областного суда. На местном уровне Яковлев обращаться не хотел, обоснованно остерегаясь утечки. Вопрос с обыском должна была решить прокуратура, но Кораблёв замысла не поддержал.

— Какие основания следователю указать в ходатайстве? Что Темляк работает вместе с Левандовским и по пятницам они бухают в «Вип-клубе»?

— Я приложу бумагу о наличии оперативной информации, — майор настаивал. — Мы ведь уже делали так.

— Не по такому гнилому делу, Тимур Эдуардович. Давай лучше с полиграфом форсируй. Как там идут дела?

— Туго, Александр Михалыч. Ты нашу систему знаешь.

В понедельник Яковлев поднял в управлении тему проверки Левандовского, Шаталовой и Темляка на детекторе лжи. На следующий день получил отрицательный ответ. Квалифицированный полиграфист в штате имелся, но работал он исключительно с сотрудниками. И сам спец и его чудо-техника были засекречены.

Надо отдать должное руководству, оно не умыло руки. Начальник отдела экономической безопасности обратился к коллегам из УВД. Милицейский полиграфист активно практиковал по неочевидным преступлениям, загвоздка была в его загруженности. Очередь к нему стояла на месяц вперёд. Тем не менее, Яковлеву пообещали решить вопрос в ближайшие дни.

Внутрикамерная разработка фигуранта велась, но тоже в порядке экспромта. Подсобного аппарата в местах содержания под стражей контора не имела. Пришлось договариваться на личных связях. Замнач ИВС по режиму и оперработе Капустин, большой энтузиаст своего дела, был мужиком проверенным. Коммуникабельный Яковлев давно коре-фанился с ним.

И снова подножку поставил законодатель-чистоплюй. Квалифицированный «человек»[145] для работы по низу[146], недавно по дури угоревший за грабёж, рвался в бой. Знал, как скостить корячащийся ему срок. Но ранее он пять раз чалился, а закон запрещал содержать рецидивистов вместе с первоходами. Выдать агента за несудимого было нереально из-за специфической внешности — перебитый нос, партаки[147] по всему телу.

Для очистки совести Яковлев заглянул к Кораблёву, надзиравшему за изолятором.

— В порядке исключения, Александр Михалыч? — фээсбэшник подпихнул рапорт, написанный кучерявым почерком Капустина.

Прокурорский оторвался от своих бумаг и с выражением процитировал вслух:

— «В целях предотвращения возможности суицида с/а[148]Левандовского прошу разрешить совместное содержание с ним р/с[149] Болгарина, положительно характеризующего…» Тимур Эдуардович, вы с Серёгой Капустиным на пару решили поиздеваться надо мной? Ты этого положительного видел?

— Конечно.

— От одного взгляда на него архитектора кондрашка хватит.

— Внешность бывает обманчива.

— Не пойдёт, — твёрдо сказал Кораблёв.

Фээсбэшник, не тратя время, двинул обратно в ИВС. Капустин придумал другой вариант. «Эксперта»[150] подтянул с воли и оформил по чужим документам, как ранее не судимого, предупредив, что этот кадр слабее Болгарина и горазд фантазировать. Но на безрыбье и рак рыба. За минувшие четверо суток агент по делу ничего не вызнал. Ладно, хоть настроение Левандовского освещал в подробностях.

— Психует. Мечется по хате. Ругает следака и гебистов, — докладывал агент, тайком поднятый из подвала в каморку Капустина.

Шумно отхлебнув из огромной чашки горячего чая, забодяженного с яблочным вареньем, он затянулся сигаретой и продолжил с интригующей интонацией:

— На освобождение не надеется. Думает, что засудят по беспределу.

Про ранение жены архитектор узнал от адвоката в тот же день. В камеру вернулся ошарашенный, поделился горем. Пользуясь ситуацией, агент подкинул мысль идти в признанку, предварительно выторговав себе освобождение, а когда нагонят[151], от всего отказаться. С понтом, оговорил себя, чтобы дали с жинкой повидаться.

Капустин испытующе смотрел на фээсбэшника, ждал оценки действий своего подопечного. Так себе был подходец, но Яковлев одобрительно кивнул.

Блудливые выцветшие глазки агента выдавали в нём мелкого мошенника, уровень которого — развод лохов. К данному разряду Левандовский точно не относился.

У находившегося в вынужденном простое Болгарина (псевдо — Братушка) была другая метода. Знаток воровских понятий, тёртый сиделец, он грузил клиента душераздирающими историями о порядках на СИЗО, куда арестованному вскоре предстояло убыть этапом. Живописал ужасы пресс-хат[152], рассказывал, как авторитетные жулики приделывают насосы богатеньким Буратинам и насухо доят их, суля поддержку на тюрьме. Просвещал насчёт засилья ментов, способных на любую подлянку.

В вакууме информации такое радио, работающее двадцать четыре часа в сутки, зомбировало новичка, позволяло вить из него верёвки. Тем более, что времени у Болгарина, сидевшего под стражей на законных основаниях, было завались. Не то, что у агента, засунутого в камеру по «левому» факсу. Якобы один вологодский судья объявил его в розыск по своему делу. В пятницу «эксперта» нужно было выводить из разработки.

— Ничего, Братушка на СИЗО класс покажет, — подбадривал Капустин.

— Там в оперчасти нормальные пацаны, помогут.

Яковлев соглашался,