важную бумагу, не удосуживался ставить о ней в известность курирующего зама. Отмазку он всегда выдавал одинаковую — загруженность. Новый факт неприятно уколол, но Саша не подал виду. Сизову не следовало знать об их внутренних отношениях.

— Ростислав Андреич, а попробуй-ка меня убедить, с какого перепуга я должен отпускать махрового взяточника, активно противодействующего установлению истины? Мы арестовали-то его с трудом. Друг твой Глазов в выходные вволю над нами покуражился. Заседание откладывал, капризничал, пальцы гнул…

— Станислав Владиславович блюдёт букву закона. Отложил заседание, чтобы собрать данные о состоянии здоровья подозреваемого…

— Послушай, если я ещё замечу тебя в деле, которое рассматривает Глазов, дам помощнику команду заявить отвод. Ты, понимаешь ли, Ростислав, он — Станислав… Подозрительное созвучие!

Адвокат жизнерадостно хохотнул, давая понять, что шутка оценена по достоинству.

Отсмеявшись, просительно склонил голову к плечу:

— Может, Александр Михалыч, кофейком угостите?

Заядлый кофеман, он страдал без крепкой дозы чёрного растворимого, а лучше — молотого. Кораблёв имел аналогичное пристрастие.

— Давай хлебнём, — приподняв крышку, заглянул в электрочайник, щёлкнул коромыслом выключателя.

В Сашину бытность следователем Сизов частенько вечерами заглядывал к нему на огонёк. Попить кофе, подымить, потрещать за жизнь. При этом не халявничал, регулярно приносил банку разрекламированного «Nescafe» или какую-нибудь новинку типа «Jacobs» на пробу. Попутно — сахар, крекеры. Иногда выставлял на стол марочный коньячок.

После того, как Кораблёв пошёл на повышение, адвокат стал навещать его реже. Умный, он не хотел погубить отношения назойливостью и фамильярностью. По той же причине в одностороннем порядке перешёл на «вы». Элемент подобострастия в поведении человека, заметного на их орбите и старшего по возрасту, ласкал Сашино самолюбие.

В целом они общались приязненно. Каждый уважал в другом сильного спарринг-партнера. Сизов доставлял прокурорскому следствию много хлопот, но ниже пояса никогда не бил.

Иногда обоих заносило, они яростно цапались. В такие моменты Кораблёв за глаза называл адвоката «Лысым хером» и грозил напустить на него Самандарова, с рубоповских времён мечтавшего его порвать. Эмоциональный Саша быстро выпускал пар в свисток. Сизов, тоже мужик горячий, обуздывал себя рациональными соображениями. Первый шаг к примирению обычно делал он. В данный период они сосуществовали мирно.

Осторожно отхлёбывая густой обжигающий напиток, адвокат аргументировал свою позицию. Выражение лица и интонация были просительными, он давил на милосердие.

— Девчонке — двадцать лет, она совсем потерялась. Папа — в тюрьме, мама — одной ногой в могиле. Мы же русские люди…

Кораблёв, выпив полчашки кофе, со вкусом закурил. Судя по его сосредоточенному виду, доводы собеседника мимо не пролетали.

— Я понимаю, в нашей ситуации надо ставить вопрос о залоге, — Сизов плавно разматывал мысль. — Но сейчас нам нечего предложить. Меры приняты, мы активно ищем деньги для залога, но нужно время…

— У Левандовского денег нет?! — с возмущением усомнился зампрокурора.

— Нету! — адвокат всплеснул руками. — Миф какой-то раздули про миллионы главного архитектора! Поверь, Михалыч, супружница его, когда в здравии была, только авансик мне внесла. Пять тысяч всего… Это при таком колоссальном объёме работы…

— А-а-а, вот где они, пять тыщ фээсбэшных баксов!

— Алексаандр Михалыч! — Сизов запел укоризненно. — Получай я гонорары в баксах, какой резон мне набирать уйму дел? Сплю по четыре часа! Ну, подумай сам… Разреши, закурю?

— Кури, — Саша кивнул милостиво.

— Благодарю. То, что следователь предлагает и ФСБ… Слушай, это несерьёзно… Признательные показания плюс доллары в обмен на возможность навестить в реанимации раненую!

Кораблёв не дал понять, что и об условиях сделки он слышит впервые. Про себя отметил: «Действительно, ересь. Неуж Самандаров с Яковлевым думают, что архитектор клюнет на такой дикий размен?»

— А ты, значит, хочешь, чтоб мы его за красивые глазки освободили? Так не бывает. Что-то вы должны нам в клюв положить, — сильно затянувшись, Саша округлил рот и неуловимо резким толчком губ выбросил колечко дыма.

Адвокат внимательно проследил за его плавным движением, сопровождавшимся медленным таянием.

— В понедельник облсуд рассмотрит нашу жалобу на арест, — дождавшись, когда колечко, деформировавшись, с ускорением вытянется в открытую фрамугу, сообщил он серьёзно. — При сложившихся обстоятельствах шанс её удовлетворения велик.

Кораблёв подумал, что до следующей недели кое-кому следует дожить, но озвучивать такую мысль посчитал кощунственным.

Сизов высказал её сам:

— Завтра может быть поздно.

— Ваше предложение?

— Если следствие так настаивает, мой клиент может признать получение взятки, которую он не брал. Ну-у, клянётся он мне, что в глаза не видел этих чёртовых баксов… Зна-аю, знаю, Михалыч, чего ты сейчас думаешь… Что меня там не было, а Левандовский поклянется в чём угодно… Твоё право нам не верить…

— Показания он даст в твоём присутствии?

— Александр Михалыч, ну как я могу на такое пойти, зная, что это самооговор? План следующий. Левандовский от меня отказывается. Вы назначаете по «пятьдесят первой»[157] кого-нибудь из своих, скажем так, приспешников. Щеглова, к примеру…

— Пустой разговор, Ростислав Андреич. В отсутствие предмета взятки цена такой признанке…

Зампрокурора пошевелил пальцами, подыскивая определение, которое наиболее точно отразило бы никудышность товара, навяливаемого защитой. Мелодичной импортной трелью залился телефон. Сделав гибкое движение кистью, Саша подхватил с аппарата трубку.

— Слушаю вас.

— Александр Михайлович! — энергичный, с крапинкой укоризны голос принадлежал начальнику КМ. — Мы тут все собрались по убийству на Фурманова, как договаривались!

— А сколько времени?! — Кораблёв метнул взгляд на часы. — Уже семь?! Вадим Львович, извините. Закрутился. Начинайте без меня. Сейчас прилечу.

Сизов смотрел снизу вверх по-собачьи просительно:

— Какое будет ваше решение? — короткий период обоюдного общения на «ты» он счёл истекшим.

— Буду думать, — Кораблёв обошёл приставной стол, с усилием закрыл рассохшуюся скрипучую раму.

— Спасибо, Александр Михалыч. Спасибо, что не отфутболили, — рьяно поднявшись со стула, адвокат в знак признания склонил голову.

В полированной лысине отразился тусклый блик солнца, клонившегося к острым крышам частного сектора.

Саша понимал, что по человеческим меркам просьба обоснована, но принять решение единолично не мог. Следовало выслушать мнение Яковлева.

Уже на улице, когда Кораблёв открывал дверцу своего серебристого годовалого симпатяги «Hyundai Accent», в ладони ожил сотовый. На просторном экране высветилась надпись «Любимая».

— Ты где?! — не здороваясь, требовательно вопросила «Любимая», едва абонент принял вызов.

Четыре года супружества не примирили Олю со спецификой Сашиной работы. С его переработками, поздними возвращениями и ночными выездами на происшествия. Когда у мужа баланс «семья/ работа» кренился в сторону последней, Оля не устраивала скандалов. Она искусно создавала дома атмосферу психологического дискомфорта, вынуждавшую вторую половину срочно корректировать вектор своего поведения.

— Случилось чего? — не в характере Кораблёва было оправдываться по любому поводу.

Миллион раз Оля ему объясняла, что отвечать вопросом на вопрос — дурной тон, однако наставления её